Как случается в обыденности, юношеские фантазии всегда бегут впереди реальности… Айза не стала показывать Илье своих мускулистых ног, а уж тем более не приходило ей в голову открыть перед парнем нежное и розовое, что спело и наливалось только для будущего мужа, а потому она, не раздеваясь, шагнула в воду и тут же поплыла, рассекая синеву неба, отраженную морем, равномерными саженками.

Придерживая свой тяжелый пах, Илья заковылял за девушкой, но к своему неудовольствию сразу же понял, что, отяжеленный, плывет куда хуже, чем его возлюбленная. Однако вода охладила его воспрявшее мужество, и пловец, постепенно утеряв свой якорь, поплыл свободнее, с каждым гребком догоняя девушку.

Когда его рука уже почти достала Айзу, уже могла поймать ее за розовую пятку, татарочка неожиданно всплеснула ногами, словно дельфиньим хвостом, и нырнула под воду, запенив поверхность теплым шампанским. Илья последовал за нею тотчас, молотил ногами, как пароходным винтом, стараясь не отстать, смотреть на девушку во все глаза, осязая ее целиком.

Она плыла на глубину, толкаясь сильно, разводя ноги широко, так что Илье казалось, будто видит он через намокший сатин что то особенное, доселе невиданное, что сулило еще более праздничный запах, нежели девичья подмышка.

А Айза все глубже уходила под воду, все более мощными были ее гребки, и уже выпросталась из штанов рубашка, подол которой, казалось, плыл сам по себе, открывая кусок шоколадного живота с пулевым отверстием пупка, а хлопок на груди столь истончился от воды, столь прозрачными стали его нити, что розовый цвет восторжествовал над белым, и, лицезрея нежданные дары, Илья вновь отяжелел якорем, а когда настиг девушку почти перед самым дном, когда она улыбнулась ему, выпуская из красных губ пузырь воздуха, когда ее грудь словно в невесомости качнулась к поверхности, что то оборвалось в животе Ильи, что то случилось с его железным якорем непредвиденное, что заставило подростка в спешке повернуться к всплывающей Айзе спиной, задерживаясь на дне, пока живот сотрясали конвульсии, а с морской водой смешивался мрамор его страсти, его первой любви, оплодотворяя само могучее море, со всеми его обитателями в придачу.

Тогда он чуть было не утонул. Не хватило воздуха, чтобы всплыть. Лишь какое то чудо спасло Илью и вынесло обессиленным на белый раскаленный песок, где он долго дышал, не понимая, что же все таки с ним произошло, что оборвалось в нем там, на дне, отчего он сейчас смотрел на Айзу совсем другими глазами – не вожделеющими, а наполненными неизведанным чувством. Такое обычно приходит к взрослому мужчине, который выглядывает в женщине существо слабое, нуждающееся в нежности.

Айза лежала неподалеку. На сатин ее штанов, натянутый в согнутой коленке, и на хлопок измятой рубашки налип песок, и щека ее загорелая была в песке. И выгоревшая прядь на виске в песчинках… Илья видел еще и маленькую серебряную сережку, вставленную в ушко, прозрачное в солнечных лучах, так что было видно, как течет в нем и пульсирует кровь.

Да, он любил ее!..

Целую неделю они ходили купаться в одно и то же место, в одно и то же время. Айза так же стремительно бросалась в воду во всех одеждах, а он так же стремительно ее догонял, погружался в пучину за своей любовью подводным кораблем. Он любовался прекрасными очертаниями ее крепкого тела, уже более не тяжелея животом, уже привыкший к прелестной картинке и хранящий свой животворный мрамор до времени.

Отдыхая на берегу между своими заплывами, они почти не разговаривали, а лишь смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Он видел ее вишневые губы с кончиком красного языка на белых зубах, а она его воспринимала целиком – скуластым, с раскосыми глазами, с торчащими ушами и сильными пальцами, которые когда нибудь накрепко сожмут ее грудь…

От общих запретных фантазий, а может быть, от крепкого июльского солнца они распалялись до сведенных мышц и вновь бежали к морю, как к мудрому посреднику, удерживавшему их своей прохладой от преждевременного взросления.