— Я знаю, — ответил король.

Она плакала молча, лежа рядом с ним, слезы лились, руки сжимали золотой диск.

— Всегда. О тебе, о твоей душе. И о детях.

— Я знаю, — повторил он.

Перед его глазами внезапно возникло странно яркое видение: как он однажды посетит ее святилище. Элсвит в желтой одежде, святая женщина среди других. Они оба старые, медленно идут по этому тихому месту. Возможно, подумал он, ей суждено стать для него примером, и уход из мира к богу будет намеченной и ему дорогой перед тем, как придет конец и принесет ему свет или тьму в пространстве вечности.

Возможно, перед концом. Пока нет. Он знал свои грехи, они жгли его, но он находился в этом данном ему мире и принадлежал этому миру, и у него все еще была мечта.

Через некоторое время король и королева англсинов поднялись с королевской постели и оделись. Послали за едой, и ее принесли. Элсвит составила мужу компанию за столом, пока он ел и пил в ночной темноте, зверски голодный, как всегда после выздоровления. Аппетит тела. В этом мире и от мира сего.

Позже они спали в своих отдельных спальнях, расставшись после формального поцелуя бога в щеки и в лоб. Вскоре наступил рассвет, по-летнему теплый, и возвестил ясный день, который имел огромные последствия.

Глава 7

Хакон Ингемарсон, который был на десять лет младше других сыновей своего отца, радовался, когда его посылали на запад через три реки и нечеткую границу в качестве посланника ко двору короля Элдреда в Эсферте (или туда, где он мог находиться).

Кроме удовольствия, которое Хакон получал от этого взрослого, ответственного поручения, он был в восторге от детей короля англсинов и по уши влюблен в его младшую дочь.

Он понимал, что отец посылает его на запад только тогда, когда запаздывает с выплатой обещанной дани или намеревается опоздать, хитро используя преимущества явной дружбы младшего поколения. Он также знал, что при дворе англсинов это понимают и это их забавляет.

Здесь постоянно шутили, с подачи Гарета, младшего сына, что если Хакон когда-нибудь приедет с ежегодной данью, они заставят Кендру переспать с ним. Хакон всегда прилагал огромные усилия, чтобы не покраснеть при этих словах. Кендра, как и следовало ожидать, каждый раз игнорировала их и даже не давала себе труда послать убийственный взгляд, которым в совершенстве владела ее старшая сестра. Хакон и правда просил отца позволить ему сопровождать на запад дань, когда ее все же отправляли, но Ингемар приберегал это путешествие для других, чтобы обеспечить должную охрану, а Хакона приберегал для объяснений — по мере его сил — по поводу слишком частых задержек.

Они лежали, растянувшись на летней траве, к югу от Эсферта, у реки, где их не было видно с деревянных стен. Они поели здесь, на природе, все четверо, и теперь бездельничали на утреннем солнышке перед тем, как вернуться в город, чтобы наблюдать за приготовлениями к ярмарке.

Все молчали. Единственными звуками были песни птиц в березовых и дубовых рощах на западе, за рекой, и монотонное жужжание пчел среди луговых цветов. На солнце было тепло, клонило в сон, но Хакон, который лежал, опираясь на локоть, слишком остро чувствовал присутствие рядом с ним Кендры. Ее золотистые волосы все время выбивались из-под шапочки, пока она сосредоточенно плела из травы то одно, то другое. Ательберт, наследный принц англсинов, лежал рядом с сестрой на спине, мягкая шапочка закрывала его лицо. Гарет читал, конечно. Ему не полагалось выносить пергаменты из города, но он это делал.

Хакон, лениво нежащийся в лучах солнца, с опозданием осознал, что его можно обвинить в том, что он не сводит глаз с Кендры, и так, вероятно, и случится, раз здесь Ательберт. Он отвернулся, внезапно смутившись. И быстро сел.

— Джад-громовержец! — воскликнул он.