— Поцелуй мужчины, Богом клянусь, а не писклявого подростка, который мнит себя поэтом, если может срифмовать «любовь» и «кровь»! Расти, я безумно люблю тебя, безумно!
Эллен вздрогнула. В облике сержанта стало проявляться что-то глуповатое.
Расти визжала от ярости.
— Еще раз так сделаешь, Мариус Карло, и я… Мужчиной себя называешь! Пристаешь ко мне за спиной Джона — своего лучшего друга! Да даже если бы Джона и вовсе не было, если бы ты был единственным существом в брюках во всей Вселенной… Любить тебя?.. — Расти презрительно усмехнулась. — Да я видеть тебя спокойно не могу. Знаешь ли, Мариус, меня от тебя тошнит… В любом случае, я люблю Джона и замуж выйду за Джона. Ясно?
Голос Мариуса был почти неузнаваем.
— Очень даже ясно, мисс Браун. Краб Мариус вызывает отвращение утонченной Расти Браун. Ладно же, пусть будет так.
— И можешь благодарить свою счастливую звезду, что я не из тех, кто немедленно бежит к жениху жаловаться. Джон бы тебе шею сломал.
— Только это я ему шею сломаю!
— Так-так, — сказал сержант Девоу.
— О, Боже! — произнесла Эллен и только потом поняла, что перчатка сержанта уже давно не сжимает ей рот.
С другой стороны домика появился разъяренный Джон Себастиан и с воплем кинулся во тьму, внутрь домика. Должно быть, он бесшумно подошел с противоположной стороны домика, пригнулся и слышал то же, что слышали Эллен и сержант.
Из хрупкого строения донесся быстрый топот, глухое буханье ударов, сопение мужских ноздрей и полуиспуганные-полурадостные взвизги девы, которая и была всему причиной. Домик заходил ходуном.
Сержант Девоу задумчиво прислушивался.
— Что стоишь, дубина! — выпалила Эллен. — Пары трупов дожидаешься?
— Ах, эти? — Сержант казался удивленным. — Однако, и впрямь пора их разнять.
Он, развернувшись, зашагал к домику, нагнулся и просунул свою большую голову в темноту.
— Ладно, ребята, размялись, а теперь — разойдись! — Когда звуки драки возобновились, сержант Девоу с сожалением произнес: — Я же сказал «разойдись», верно, ребята?
И его монументальная фигура исчезла из виду.
Тут же в дверях домика бок о бок появились Мариус и Джон, хватаясь руками за морозный воздух. Каждого за шею держала громадная лапа, ни к чему, казалось, не прикрепленная. Лишь потом появился остальной сержант, а следом за ним — Расти с безумным взором. Полицейский вытащил обоих приятелей на снег.
— Пусти ты… троглодит! — Джон пыхтел, пытаясь достать до Мариуса. — Убью гада!
— Пустите… его… начальник! — вопил Мариус, извиваясь и махая руками, как дирижер симфонического оркестра в кульминационный момент вагнеровского фестиваля. — Посмотрим еще… какой гад… какого убьет!
— Никакой гад никакого гада не убьет, и напоминаю вам, что здесь дамы, — сурово сказал сержант. — Будете, наконец, хорошо себя вести?
Без каких-либо видимых усилий со стороны сержанта бойцы согнулись в коленях и ничком рухнули в снег, где стали производить разные плавательные движения и глотательные звуки. Сержант Девоу, стоя на одном колене, чтобы удержать их в таком положении, грустно спросил у Расти:
— Как их утихомирить, мисс?
— Заставьте помириться, сержант, — ледяным тоном отвечала Расти. — Они, в общем-то, из-за такой чуши… Пусть пожмут друг другу руки.
Сержант был очень удивлен. В этот момент из снега, как кит, вынырнуло лицо Мариуса, из его мокрого рта вылетел фонтан слов, заставивших Эллен, присевшую на корточки за домом, заткнуть уши. |