— О! Прекрасный обычай, — поднял бокал с вином Скулов. — И все-таки надеюсь, что вы больше ничего снимать сегодня не станете…

После обеда Марина потащила Нефедова к себе. В ее комнате все было устроено с авангардистской смелостью: вместо массивных кресел — легкие городские «шезлонги» на раскоряченных ножках с простыми фанерными подлокотниками. Долой традиционные люстры! Вместо них свисающие цилиндры из разноцветного пластика.

Никакого монолитного шкафа! (Для одежды и обуви юной хозяйки в квартире была предусмотрена специальная гардеробная комната.) Зато в центре ее личной «резиденции» «расположился» полупустой сквозной стеллаж с какими-то загадочными фигурками из стекла, керамическим кувшином в восточном стиле и скульптурой из коряги, напоминающей диковинного спрута.

Здесь все должно было символизировать индивидуальность и свободу. На стенах не традиционные пейзажи и натюрморты, а эстампы на фантастические сюжеты и странные авангардистские картины. Зато, по мнению Марины, такой творческий минимализм создавал особенное жизнерадостное настроение молодости, легкости и полета. Бывающие у нее в гостях молодые художники, чьи работы власти объявляли «дегенеративным искусством», обычно хвалили нестандартный вкус хозяйки.

После однообразной жизни в офицерском общежитии Игорю нравилось бывать дома у Марины. Он мог с удовольствием часами болтать с подругой в ее комнате, слушать диски модных иностранных групп, которых у девушки было огромное количество. Будущий муж прекраснейшей из девушек часто представлял, как они просыпаются вместе. Рядом ее обнаженное теплое тело. Он сразу начинает ласкать ее, а она спросонья только мурлычет от удовольствия. Но постепенно его ласки распаляют ее. Тихо постанывая, она ждет, когда он начнет энергичный танец любви… Впрочем… Продолжая поддакивать в такт рассказу подруги о какой-то сногсшибательной фотовыставке в Питере, Игорь слегка покачался на тахте, на которой сидел. Нет, тонкие ножки этого хлипкого порождения дизайнерской мысли вряд ли переживут даже их первую брачную ночь. «Надо начать присматривать более основательное „ложе“», — решил молодой человек. Он был совершенно счастлив!

Совсем другой энергетикой обладал генеральский кабинет. В каждой его детали чувствовался консервативный вкус хозяина. Именно так и должен выглядеть кабинет большого государственного человека — с обязательным бегемотоподобным кожаным диваном и массивным столом, на зеленом сукне которого надежно базировалась тяжелым бронзовым основанием «наркомовская» лампа под зеленым абажуром. По стенам — уходящие под потолок стеллажи. За их стеклом поблескивали золотым тиснением регулярно протираемые домработницей корешки неподъемных фолиантов. И можно было не приближаясь угадать, что там притаились не всякие там Дюма и Жюль-Верны, а обязательные для любого правоверного коммуниста собрания сочинений Ленина, Маркса — Энгельса.

Не нашлось на полках места лишь для 16-томного собрания сочинений Сталина. После XX съезда и разгромного выступления Хрущева такую литературу приходилось хранить в запираемом на ключ напольном металлическом ящике. Тем не менее, меняя квартиры на более просторные, Скулов всегда брал их с собой. Примерно раз в месяц Георгий Иванович доставал из сейфа тяжелые тома с портретом кремлевского хозяина на обложках и бережно протирал их от пыли.

Делал он это всегда только лично. Домработнице, в преданности которой Скулов в общем-то не сомневался, доверить такое дело было нельзя…

Резко переменившийся в последнее время к новому жениху своей дочери Скулов старался всячески демонстрировать Игорю, что теперь относится к нему почти как сыну. Георгий Иванович настойчиво приглашал гостя, как он выражался, «в свою берлогу».

Они подолгу сидели в кабинете и беседовали под хороший коньяк.