– Это наш, они тоже хорошие…

– … и еще двое, те просто огромные, шерсть длинная, густая, белая с желтой подпалиной. Маются! Они ведь с далекого холода, им, по-моему, даже зимой у нас жарковато. Прыгнут в воду, да какая у нас вода – в миске, что приносят, холоднее, потом выберутся на землю и качаются часами. Я спрашивал у них – зачем, говорят: «Так кажется, что какой-то ветерок дует!» Ой, извини, ты рассказываешь!

– Так вот, это шум, такой низкий, что начинает казаться, что трясется земля, а потом вдруг понимаешь, что это у тебя в животе, как будто маленький заглоченный зайчонок колотится, хочет выскочить. От этого начинают ноги подрагивать и опять кажется, что это земля трясется. А шум все нарастает, мечешься, понять не можешь, откуда он идет, хочешь бежать, но почему-то все время возвращаешься на одно и то же место, привычное. Потом остается одно желание – забиться в расщелину или в пещеру, если она есть, и накрыть лапами голову. И вот уже все гремит и ты скорее понимаешь, чем видишь, что это летят камни, небольшие, с голову, и огромные, больше тебя, и, сталкиваясь, гудят. А все это в потоке снега, в целой реке снега…

– Да-да, я понимаю, у меня было что-то похожее, но, быть может, еще страшнее. Я один раз весной, ранней, но после снегопада, знаешь ведь, какие иногда снегопады бывают весной, кажется уже все – кончилась зима, проталины зеленеют спасшейся травой, ручьи потекли, журчат и поблескивают, соки земные деревьям ветви распрямляют, стряхивая сон, и вдруг – налетает! Еще недавно солнце пылало, а тут откуда-то снизу всходит, клубясь, разрастаясь и темнея на глазах туча, ветер пронесется – ей в помощь – и стихнет, как только она все небо снизу подобьет, и начинает валить снег, зимой такого не бывает, крупный – глаз залепит, мокрый, хуже дождя, как ни стряхивай, до кожи пробивает. Но я уже знал, что это ненадолго, это Создатель последний снег сбрасывает, чтобы освободить тучи для первых весенних дождей, ну и схоронился. Лежу себе под елью – у вас ели-то есть, ну такие, разлапистые, иголки короткие, зеленые, даже зимой, есть? Это хорошо. Так вот, перележал под елью, смотрю – посветлело, все, думаю, на этот год хватит, выхожу, осматриваюсь – вдруг зайчишка выскочит, куда он от меня по такому снегу. Тут это и случилось, а уж как – я потом понял. Все было тихо-тихо, только ветки сверху чуть-чуть зашелестели, как от легкого ветерка, я и внимания не обратил, а потом – «ух» – и в тот же момент что-то сваливается на меня, тяжелое, как дерево, чуть спину не переломило – потом долго болела, и – темнота, безмолвная темнота. Ничего не вижу, лапами во все стороны рою, выбираюсь, отскакиваю в стойку, оглядываюсь – сугроб, обычный разрытый сугроб. Снег на еловых лапах налип, а потом обвалился, – засмеялся Волк.

– Да. Чуть-чуть похоже на лавину, – не поддержала его смех Волчица. – Только у меня все погибли под лавиной, – и чуть погодя, – под настоящей лавиной, я о ней тебе рассказывала, начала рассказывать.

– Извини, я не знал. Я еще так мало о тебе знаю. Ты рассказывай, мне ведь все интересно. Я не буду тебя прерывать.

– Это не страшно. Тебе интересно, с тобой интересно. Ты хороший. Хороший и немного смешной, – и Волчица, засмущавшись, отошла в сторону.

– Что, что происходит?! Кто мне объяснит, а главное, кто ответит?! – кричал Директор в операторской, где все мониторы который день показывали одну и ту же картину: спокойно лежащих рядом Волка и Волчицу, изредка поворачивающих друг к другу морды, как будто при разговоре. – Десятый день Этот лежит пном-пень, пень-пном, – Директор, запутавшись, махнул рукой, – как сука последняя лежит.