И остальные тоже загудели:

— Точно, давай, Дерош! Давай!

На этот раз уже Бобби удивленно поднял голову. Он потерял лейтенанта, он вывел из строя броневик. Это он должен был спрашивать, какие будут распоряжения. Вот только спрашивать было не у кого.

— Правильно, давай, Дерош, — повторил Бруар вслед за другими.

Он слишком устал, чтобы ссориться из-за первенства.

— Поскольку командира у нас нет, — сказал, вставая, Бобби, — лично я предпочел бы, чтобы все так и оставалось, но если вы так хотите… — Он окинул взглядом товарищей и обернулся, словно надеялся, что за спиной зажжется свет, и добавил: — Только вот Бруар гораздо более сведущ, чем я. — И, обратившись к Бруару, сказал: — Слушай, старина, если хочешь, давай командовать вместе! Посмотрим, что можно сделать.

Из Бобби и вправду мог бы выйти неплохой командир, поскольку он, просто положив Бруару руку на плечо, как бы компенсировал ему все, что тот потерял.

«Он один воздал мне по справедливости», — подумал Бруар и совершенно искренне ответил:

— Если бы Сен-Тьерри знал, что не вернется, то непременно назначил бы тебя.

Что же такое было в Бобби? Что успокаивало и обнадеживало остальных? С самого возвращения он ничем не занимался: просто пинал ногами булыжники, рассеянно ломал веточки и чистил автомат. Он, правда, стоял выпрямившись тогда, когда другие ползли на животе, но не по причине особого героизма, а просто потому, что, привыкнув находиться под защитой брони, он порой забывал применять к себе общие правила безопасности.

Ребята любили Бобби, а потому у всех засветились глаза и бригада, хоть и поредевшая наполовину, обрела былую бодрость. Да им и не приказы были нужны, а немного человеческого тепла и веселой шутки.

Сидя бок о бок за броневиком перед широкой панорамой местности, Бобби и Бруар принимали решение по организации постов на ночь.

—   Надо сократить походный порядок, — заявил Бруар.

—   Ну да, будет приятнее умереть среди своих, — тут же перевел Бобби.

Бригада дислоцировалась вокруг замка. Один броневик прикрывал центральную аллею, другой поставили так, чтобы никто не мог атаковать с ручья. Кроме того, пулемет и пушка броневика держали под прицелом равнину и две дороги. Трое стрелков заняли позиции у парковой стены.

Раненых спустили в подвал, где зажгли керосиновые лампы.

Оставшееся продовольствие разделили поровну и установили дежурство по очереди, чтобы иметь возможность хоть немного поспать, если, конечно, позволит неприятель.

Наступила ночь, и всем она показалась ужасно холодной, так как все были на пределе физических возможностей.

Когда посты были распределены, Бобби открыл дверцу броневика.

— Разбуди меня через час, — сказал он Бруару и, скрестив руки на орудии, заснул под охраной остальных.

Сен-Тьерри почувствовал, как нога соскользнула в воду. Он схватился рукой за ветку и понял, что угодил в лужу. И небо, и все кругом было черным. На секунду, чтобы прийти в себя от усталости и шума в голове, он прислонился к дереву, но тут же вскочил. Кажется, он крикнул: «Сюда! Ко мне!» — однако это было всего лишь воспоминание о том, как он звал Бобби. У него перед глазами безостановочно плыли, то возникая, то исчезая, картинки всего, что случилось за день.

Сен-Тьерри снова шел в контратаку — сквозь песок и плотную стену поднятой в воздух земли. Он видел крошечного человечка посреди поля, взлетевшего на многие метры вверх, и крупным планом — улыбающееся лицо Бобби в башне броневика. И еще, близко-близко, лестницу на мельнице в тот самый миг, когда поставил ногу на ступеньку и получил удар штыком в подбородок.