Я старательно прислушиваюсь к своим ощущениям.

Нет, ни следа от того страха, который преследовал меня во Взрослом Доме. Или это сказываются последствия наркоза?

– Одного не могу понять, – вдруг говорит Слегин. – Володя Гульченко… Я же знаю его… то есть знал… почти двадцать лет, и мы с ним прошли огонь, воду и медные трубы. Он всегда был надежным парнем. До сих пор не могу понять, как он стал предателем…

– Очень просто, – говорю я. – Этого надежного парня Дюпон купил с потрохами, едва очнулся в теле Кеворковой. Он открыл ему тайну своего «завещания» и не только это. Он пообещал ему деньги, много денег – и, возможно, частично сдержал свое обещание. А еще Дюпон открыл Гульченко глаза на то, как можно извлечь выгоду из обладания этой важной информацией. К тому же у Владимира всегда была возможность избежать разоблачений, прикончив в решающий момент своего нового «патрона». Что он и попытался сделать на крыше… Если бы вы не подоспели вовремя, то боюсь, что он расправился бы с нами обоими так, что никто потом и следа нашего не нашел бы. Особой необходимости в подачках Дюпона у него уже не было. Дюпон сам подсказал ему возможный путь приумножения капитала. Достаточно было довести информацию о предстоящем конце света до прессы – разумеется, анонимно, но с предоставлением документальных доказательств, – и в том хаосе, который охватил бы мир, можно было бы провернуть такие финансовые операции, которые сделали бы его одним из самых богатых людей планеты… Лично мне в этой истории с предательством не ясно одно: как Гульченко удалось заставить замолчать своего напарника? Того, вместе с которым он реинкарнировал Дюпона. Он что – убил его? Или по братски делился с ним «гонорарами» Дюпона?

– Дело в том, что никакого напарника не было, – говорит Астратов. – У нас не всегда хватало людей, чтобы проводить реинкарнацию парами наших сотрудников. И в тот день, когда обработке подверглась Ира Кеворкова, Гульченко работал один. Это я…

– …так, к слову, – насмешливо подхватывает Слегин.

– А файл отчета? – осведомляюсь я. – Вы же сами сказали, что видеозапись велась в автоматическом режиме по каждому факту реинкарнации?

– Володя… то есть Гульченко… он мог подделать запись, – говорит Слегин. – И сделал это очень чисто, комар носа не подточит. Записью сейчас занимаются эксперты…

– Собственно говоря, нам давно надо было прозреть, – говорит Астратов. – А мы слишком верили в наших сотрудников, чтобы допустить мысль о возможности предательства…

– Не зря же компьютерщики считают, что в системе «человек – машина» самым слабым звеном является человек, – говорю я. – Какая именно машина – не столь важно. Интеллектор, воплощающий собой искусственный разум, или простейший часовой механизм… будильник, например… Главное – кто этой машиной пользуется. И как…

В дверь осторожно стучат, и в палату заглядывает молоденькая медсестра с аккуратной прической и, на мой взгляд, в слишком коротком халате.

– Извините, Юрий Семенович, – говорит она, – но там к Саше пришли мужчина и женщина…

– Опять родители, что ли? – осведомляется ворчливо Астратов.

– Не совсем, – мнется девушка.

– Как это? – вскидывает брови «раскрутчик».

– «Не совсем родители» – это что то новое, – подмигивает мне Слегин. – То же самое, что «почти беременная»…

– Их фамилия – Кеворковы, – упавшим голосом сообщает медсестра.

– Ч черт! – закатывает глаза к потолку Астратов.