— О да, разумеется. Надеюсь, ты сам найдешь тему для беседы, дорогой. Нам волей-неволей придется разговаривать, поскольку на нас наставлены десятки биноклей, — пусть люди видят, с каким удовольствием мы общаемся.

Анна вздохнула и наклонилась поближе к Стиву. Тот улыбнулся одними губами. Его прищуренные синие глаза смотрели холодно и мрачно.

— Ты всегда великолепно играла, моя радость, и можешь играть еще лучше, не так ли? — Затем, понизив голос, он процедил: — Неужели ты такая безмозглая, что посещаешь своего любовника днем, на глазах у всего города! Я, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты была осторожнее!

«Какое счастье, — подумала Джинни, — что свет погас и он не видит моей ярости!» Она встретилась с ним взглядом и презрительно улыбнулась:

— Предупреждал, говоришь? Предупреждения нужны трусливым, мистер Морган! А что касается осторожности, знайте, что я намерена встречаться со своими любовниками так же открыто, как это делаете вы, — надеюсь, хоть это не вызовет у нас недоразумений!

Она увидела ярость, вспыхнувшую в его глазах. Ей показалось, что он вот-вот бросится на нее.

— Для меня ясно, мадам, что вы, как всегда, переходите все границы! Я не хочу, чтобы моя жена вела себя как шлюха! Сегодня вечером мы уж доиграем до конца наши роли — ради новоорлеанского общества, — а завтра собирайтесь в Мексику. Если вы и дальше будете пренебрегать детьми, придется забрать их у вас!

Слыша эти холодные слова, Джинни не верила своим ушам. Их не мог говорить тот Стив, которого она так любила и из-за которого столько страдала. Да, они постоянно боролись и изводили друг друга, но таких чудовищных угроз она не заслужила!

Она чувствовала, что задыхается. Услышать такое, да еще в присутствии Анны! Ведь он с таким презрением дал понять ей, что намерен избавиться от нее и развязать себе руки. Это невыносимо!

Джинни издала сдавленный звук, когда Стив с силой сжал ее запястья. Но что значила эта боль в сравнении с душевной болью!

— Только без сцен, пожалуйста! Может, ты уже утратила даже инстинкт самосохранения? Черт подери, Джинни, тебе самое время повзрослеть! В конце концов, ты уже вполне созрела для материнства, поэтому должна вести себя соответственно.

— Отпусти меня, Стив! Я не стану устраивать сцен. Ведь мы, кажется, уже все сказали друг другу?

Джинни едва узнавала свой голос, дрожащий от страха, гнева и обиды. Последовало тягостное молчание. Она ощущала внутри какую-то пугающую пустоту. Когда он освободил ее и она откинулась в кресле, стало еще хуже. Стив повернулся к Анне, которая что-то шептала ему, а он нежно держал ее за руку.

«Нет, я не хочу никаких сцен. Он просто этого не стоит, и я не доставлю ему такого удовольствия. Между нами все кончено, и пора признать это. Впрочем, какое это имеет значение?»

— Ты очень суров с женой, — прошептала Анна, искоса взглянув на Стива. — Не хотела бы я оказаться на ее месте. Ты меня напугал.

Он ослепительно улыбнулся:

— Ты избежала этого, дорогая, по собственной вине. А что ты сама об этом думаешь?

Анна затаила дыхание, сама удивляясь, почему этот человек так возбуждает ее, заставляя страстно желать близости с ним. Горячая и сладостная истома пробежала по ее телу.

— Я думаю, что ни один из нас не был тогда готов к этому. Я была очень избалована и совершенно не представляла себе, что такое замужество. Тогда я слишком многого не знала.

— А теперь знаешь? — усмехнулся Стив.

— О, я и сейчас все еще только приобретаю опыт! — отвечала Анна с притворным смущением. — Это очень интересно, если есть хороший учитель.

Донне Анне следовало бы сказать «учителя», поскольку, кроме погибшего мужа, таковым был и ее свекор, к счастью, неревнивый и великодушный.