— Вероятно, то же самое, — говорит Люси. — Заказы направляли через почтмейстера в Нью-Йорке. Вопрос в следующем: откуда они приходили изначально?

Этого без наружных конвертов не установить. А конверты, я больше чем уверена, как водится, после вскрытия сразу же отправлялись в мусорную корзину. И даже попади они к нам в руки, все равно вряд ли отправитель указывал свой обратный адрес. Большее, на что можно было бы рассчитывать, — штемпель.

— Скорее всего флорист подумал, что у человека тяжелый случай. Или он в кредитки не верит, — комментирует Макговерн. — Или какой-нибудь влюбленный.

— Или заключенный. — Я, разумеется, тут же подумала про Кэрри Гризен. Представляю, как она посылала свои сообщения из Керби. Запечатывала письмо в два конверта, писала адрес почтмейстера. Больничный персонал не мог увидеть, кому она шлет корреспонденцию — флористу или непосредственно Бентону. И воспользовалась услугами почтового отделения в Нью-Йорке она тоже неспроста. В ее распоряжении был телефонный справочник, и она могла обратиться в любое отделение страны. Хотя, если честно, мне кажется, Кэрри было совершенно наплевать, что кто-нибудь заподозрит, будто почта исходит из того же города, где она находится на принудительном лечении. Еще она не хотела вызвать подозрений со стороны персонала психиатрической клиники, и при том оставалась мастером манипуляции над людьми. Все, что бы эта бестия ни делала, имело свою причину. Она точно так же вычислила Бентона, как и он ее.

— Если это Кэрри, — безрадостно замечает Макговерн, — тогда мы не можем не задаться вопросом, уж не была ли она неким образом связана и с деяниями Шандонне.

— Ну, она бы от его штучек пришла в полный восторг, — злобно отвечаю я, отталкиваясь от стола. — Мерзавка прекрасно понимала, что если Бентон получит письмо, датированное днем убийства Сьюзан, он тут же все просечет, и вот тогда-то с ним начнется такое...

— А еще она выбрала почтовое отделение, которое находится в местах, где жила Сьюзан, — добавляет Люси.

Мы рассуждаем, прикидываем и всячески разглагольствуем до самого вечера, пока наконец не приходим к общему мнению, что настало время рождественского торжества. Разбудив Марино, рассказываем ему о своих находках и продолжаем разговор, закусывая зеленью с луком и помидорами, вымоченными в сладком красном уксусе с оливковым маслом холодного отжима. Наш отоспавшийся приятель так уплетает лазанью, будто несколько дней ничего не ел. Мы тем временем дискутируем и размышляем, разрабатывая вопрос: если Кэрри Гризен была автором угроз и каким-то образом связана с семейством Шандонне, считать ли убийство Бентона чем-то большим, чем поступком обезумевшего психопата? Не было ли его убийство организованным деянием, завуалированным так, чтобы казалось, будто спятивший негодяй совершил бессмысленное убийство, сводя личные счеты? А план с радостью привела в действие оказавшаяся под рукой Кэрри...

— Иными словами, — говорит с набитым ртом Марино, — была ли его смерть сродни тому, в чем обвиняют тебя?

За столом воцарилось молчание. Никто толком не понял, что Пит имеет в виду, и тут до меня доходит.