Изменить размер шрифта - +
Во всяком случае, не лично. Я все-таки склоняюсь к мысли, что за своими будущими жертвами он наблюдал лишь издали. Смотрел, следил, фантазировал. И, кстати говоря, Бентон тоже так думал, когда изучал дело Сьюзан.

— Он придерживался мнения, что семенная жидкость принадлежит убийце? — спрашиваю я.

— Бентон и мысли не допускал, что в деле замешано более одного исполнителя, — признается Бергер. — До ричмондских убийств мы вообще искали хорошо одетого симпатичного человека, с которым Сьюзан ужинала в «Люми». О самопровозглашенном оборотне с генетическими аномалиями и речи не шло.

И что, предполагается, будто я после всего этого должна хорошо спать? Куда там. То и дело проваливаюсь в тягостную дремоту, просыпаюсь, хватаю будильник, смотрю на часы. Время течет еле заметно и неумолимо, точно сползающие ледники. Мне снится, что я у себя дома и у меня щенок, желтая девочка, лабрадор-ретривер. Очаровашка с длинными тяжелыми ушами, огромными лапами и уморительно-умильной мордочкой. Она похожа на плюшевых зверюшек, которых я видела в одном замечательном магазине игрушек в Нью-Йорке, «Шварц». Когда Люси была маленькой, я частенько туда заглядывала подыскать для нее какой-нибудь приятный сюрприз. Во сне, в этом сгустке фантастических образов, порожденных моим подсознанием, я играю со щенком, щекочу девочку, а она лижет мне лицо и отчаянно виляет хвостиком. И тут я вдруг каким-то образом снова захожу в свой дом, там темно, холодно и пусто — ни одного живого существа, полное безмолвие. Зову щенка (не помню ее имени), мечусь по комнатам, всюду пусто. Просыпаюсь я в гостевой спальне в доме Анны, плачу навзрыд.

 

Глава 33

 

Наступило утро, мы летим над деревьями, а внизу клубится туман. Мы с Люси в ее новой машине вдвоем: Джек проснулся с ломкой и в лихорадке, а потому остался дома. У меня смутные подозрения, что недужит он неспроста. Виною всему скорее всего похмелье; сильно опасаюсь, что проснулись в нем дурные наклонности как раз из-за меня — все те, с кем я работаю, подверглись нестерпимому напряжению. Он-то ведь в жизни был всем доволен, а теперь ситуация перевернулась вверх тормашками.

«Белл-407» — черный, с яркими полосами вертолет. В нем пахнет как в салоне нового автомобиля, и двигается он ровно, как по полосе тяжелого шелка. Мы направляемся на восток, восемьсот футов над землей. Я погрузилась в изучение местной карты, которая лежит у меня на коленях, и сличаю условные изображения линий электропередачи, дорог, железнодорожных путей с теми, что проносятся за бортом. Наше местонахождение известно точно: вертолет напичкан средствами навигации до отказа, лучше, чем у «конкорда». Просто сейчас хочется чем-то себя занять, чем угодно — лишь бы уйти в дело с головой.

— Две антенны по направлению час. — Указываю на карту. — Пятьсот тридцать футов над уровнем моря. Дается без поправки, визуально не наблюдаю.

— Вас понял, — отвечает племяшка.

Антенны, должно быть, значительно ниже линии горизонта, а значит, опасности они не представляют, даже если близко будем пролетать. Просто у меня какая-то редкая боязнь препятствий, а в наш век постоянно развивающейся связи их возникает на пути все больше и больше. В эфир вышла авиадиспетчерская служба Ричмонда, сообщила, что радиолокационное обслуживание завершено, и посоветовала переключаться на местную связь. Меняю частоту транспондера на тысячу двести, едва различая в нескольких милях прямо по курсу усики антенн. Мощной подсветкой они не оснащены и смотрятся издалека как призрачные, полупрозрачные росчерки карандаша в плотном сером тумане. Указываю на них.

— Вижу, — отвечает Люси. — Ненавистные антенны. — Жмет циклический правый, обходя препятствие значительно севернее — не желает связываться с антенными растяжками: эти тяжелые стальные кабели что снайперы: поражают первыми.

Быстрый переход