И опять же я не знаю, что утверждал продавец в магазине, и напоминаю об этом Бергер. Присяжные ловят каждое слово, каждый жест. Я вообще не участвую в даче свидетельских показаний. Бергер попросту задает мне вопросы, на которые я ответить не способна, дабы она сама рассказала присяжным то, что считает нужным. На любом заседании специальной комиссии есть одна замечательная и в то же время опасная вещь: здесь не присутствует ни судья, ни адвокат; вопросам Бергер возражать некому. Она может спрашивать меня о чем угодно, активно пользуясь своим правом, потому что теперь тот самый редкий случай, когда прокурор пытается доказать невиновность обвиняемого.

Бергер интересуется, в какое время я вернулась из Парижа и направилась по магазинам. Прокурор упоминает, что в тот вечер я зашла в больницу навестить Джо, не забыла она и о последующем телефонном разговоре с Люси.

Час «икс» все ближе: ситуация накаляется. Как бы мне хватило времени домчаться до дома Брэй, избить ее до смерти, подложить улики и сделать так, чтобы все выглядело по-другому? И зачем почти двадцать четыре часа спустя покупать обрубочный молоток, кроме как по той самой причине, о которой я твержу с самого начала: чтобы провести тесты? Вопросы повисают в воздухе, а Буфорд Райтер сидит за прокурорским столом и изучает какие-то записи в блокноте, усердно пряча глаза.

Отвечаю Бергер пункт за пунктом. Говорить мне все труднее. Во рту ссадины от кляпа, которые теперь воспалились. С детства оскомин не набивала, уже и забыла, как это больно. Временами какая-нибудь ранка на языке то и дело заденет о зуб, и слова коверкаются, будто у меня дефект речи. Я устала, в руке пульсирует боль, на мне снова гипс — когда Джей заломил мои руки и стал привязывать их к изголовью кровати, получился вторичный перелом.

— Я заметила, что вам трудно говорить. — Бергер замолкает, дабы обратить на сей факт особое внимание. — Доктор Скарпетта, я знаю, что к нашей теме это отношения не имеет.

Вот уж нет, для Хайме Бергер все имеет отношение к теме. У нее для каждого вздоха есть повод, для каждого шага, для каждого выражения на лице; важно все, абсолютно все.

— Однако я хотела бы на секундочку отклониться в сторону. — Она больше не вышагивает, вопросительно вздымает ладони. — Пожалуйста, расскажите присяжным, что с вами произошло на прошлой неделе. Я знаю, все сидящие в этом зале задаются вопросом, почему на вас следы побоев и слова даются вам с трудом.

Она прячет руки в карманах брюк и терпеливо подбадривает меня, дабы я поведала о случившемся. Прежде всего извиняюсь за то, что я нынче не лучшая пешка в игре, и присяжные улыбаются. Рассказываю им про Бенни, на лицах проступает мука. У какого-то мужчины в глазах блеснули слезы, когда я упомянула о рисунках мальчика. Говорю о том, как мы пришли на охотничью стоянку, где, как кажется, ребенок провел немалую часть своей короткой жизни, подсматривая картинки из жизни и запечатлевая их в альбоме для рисования. Так же я поделилась опасениями, что Бенни попал в нехорошую переделку. Содержимое его желудка, продолжаю я, нельзя объяснить тем, что нам доподлинно известно о последних часах его жизни.

— Иногда педофилы, растлители детей, заманивают свои жертвы конфетами, угощением, желая отвести их в какой-нибудь уединенный уголок. Ведь в вашей практике, доктор Скарпетта, бывали и такие случаи? — спрашивает Бергер.

— Да, — отвечаю. — К сожалению.

— Приведите, пожалуйста, пример, когда ребенка выманили пищей или лакомством.