Ниссим открыл было рот, но я не дал ему возразить…

— Да, продать, — повторил я, прежде чем он успел сказать хоть слово. — Отнеси козленка к Мурали и спроси, что он скажет. Такой и будет цена. Мурали не питает особой симпатии ни к тебе, ни к тебе, поэтому цена будет справедливой. Идет?

Ченджелпеты задумались над моими словами, то есть напрягли мозги, пытаясь сообразить, можно ли найти какой-то иной выход, при котором одному из них пришлось бы заметно хуже, чем другому. В конечном счете оба, похоже, решили, что им придется страдать одинаково, а в этой ситуации такой результат был, по-моему, оптимальным. Так что им осталось лишь сдержанно кивнуть.

— Вот и прекрасно, — подытожил я. — А теперь шли бы вы отсюда, пока с моим ковром не приключилась неприятность.

— Моя коза никогда такого не допустит! — возмутился Афтаб.

— Я беспокоюсь вовсе не из-за козы, — ответил я, указывая им на дверь.

Они удалились, так и не поняв, что я имел в виду, и в кабинете тут же появилась Савитри.

— Вы заняли мое кресло, — заявила она.

— Считай, что я тебя обманул. — Я положил ноги на стол. — Раз ты не научилась справляться со сложными делами, значит, ты не готова к высокому посту.

— В таком случае я вернусь к скромной роли вашей секретарши и смиренно сообщу, что, пока вы развлекались с Ченджелпетами, вам звонил констебль.

— Чего же было нужно констеблю?

— Не знаю. Я только успела сказать, что вы заняты. Вы же знаете констебля. Сплошная грубость.

— Суровая справедливость — вот девиз нашего констебля, — изрек я. — Если случилось что-то действительно важное, я рано или поздно об этом узнаю, тогда и буду беспокоиться. А пока что займусь бумагами.

— У вас нет бумаг, — безжалостно констатировала Савитри. — Вы отдаете их мне.

— Ну и как, все готово?

— Пора бы вам усвоить, что готово, — наставительным тоном заметила Савитри.

— В таком случае, думаю, мне можно расслабиться и погреться в лучах собственной славы великого мастера управления.

— Я очень рада, что вы не наблевали в мою корзину для бумаг, — нахально заявила Савитри. — По крайней мере, я сама смогу воспользоваться ею для той же цели.

И, довольная, что последнее слово осталось за ней, она закрыла дверь, не дав мне возможности сразить ее блестящей репликой.

Такие отношения установились у нас к исходу первого месяца совместной работы. За это время она пришла к выводу, что, несмотря на мое военное прошлое, я не был слепым орудием колониализма. А даже если и был, то все же у меня имелись здравый смысл и какое-никакое чувство юмора. Поняв, что я не собираюсь подчинить своей власти ее деревню, она успокоилась и принялась поддразнивать и подкусывать меня при каждом удобном случае. Такими наши отношения и оставались на протяжении семи лет, и это мне нравилось.

Зная, что все требующиеся документы подготовлены и все насущные проблемы деревни решены, я поступил так, как поступил бы любой в моем положении: задремал. Добро пожаловать в грубый и суматошный мир мирового поверенного (простите за каламбур) колониальной деревни. Возможно, где-то принято вести себя по-другому, но если это так, то я не хочу об этом знать.

Я проснулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Савитри запирает шкафы, собираясь уходить. Помахав ей на прощание, я еще несколько минут посидел неподвижно, а затем оторвал задницу от стула и направился домой. По пути я случайно увидел констебля, идущего мне навстречу по другой стороне дороги. Я подошел и смачно поцеловал местного представителя правоохранительных структур в губы.