— Першинг хочет вас видеть.

— Ну еще бы. Конечно.

Пилот прошел мимо палаток и повозок в тень нескольких деревьев.

Он никогда не видел этого человека раньше. Высокий и худой, усталый, с седоватыми усами, с впалыми щеками, он сидел на канистре из-под бензина и разговаривал с офицерами.

— Я хочу, чтобы вы полетели на запад, — сказал он летчика, указывая на карту. — Я послал три колонны на юг, на восток и на запад и хочу, чтобы вы были с западной колонной. Вы полетите вперед, на разведку, и будете приносить мне ежедневные донесения.

— Боюсь, что ничего не получится, сэр.

Першинг нахмурился и недоуменно уставился на него.

— Лучше пошлите меня на юг. На западе горы. Я не смогу перелететь через них.

— Вы… то есть как?

— На “Дженни” ничего не выйдет. Я могу подняться на четыре тысячи футов при безветренной погоде или на тысячу футов, когда ветрено. Но в горах всегда ветер, и к тому же эти горы, кажется, выше десяти тысяч футов. Я никогда не перелечу их.

Першинг не сводил с него взгляда.

— Видите ли, сэр, “Дженни” не очень-то хорошая машина. Если бы правительство мне дало что-нибудь вроде “Блерио” или “Мартинса”, которые англичане и французы используют против немцев, тогда все было бы в порядке. А с “Дженни” — нет. Нет, сэр, только не с “Дженни”.

Першинг продолжал смотреть на него.

— Эти вашингтонские… Господи, мы дали миру аэроплан, а авиация у нас хуже, чем у Японии.

Он поджал губы и покачал головой.

Он не мог их винить. В конце концов, за много лет местные жители узнали, что от чужаков надо ждать беды. Сюда могли ворваться либо грабители Вильи, либо федеральные войска и опустошить поселок. Вообще-то Вилья в лучшие времена сам снабжал такие местечки, воровал скотину на богатых ранчо и раздавал мясо крестьянам. Но только в обмен на верность. Не важно, что делали пришельцы — давали или отбирали, крестьяне знали, что рука, которая сейчас дает, вернется и отнимет, а рука, которая отнимает, вернется и снова отнимет. В конце концов, они перестали доверять кому-либо и полагались только на самих себя.

Для него это было не ново. Он видел такое много раз — на западе, на исходе войн с индейцами нейтральные племена одинаково боялись и банд грабителей, и белых. Они хотели одного: чтобы их оставили в покое. То же самое происходило на Кубе и на Филиппинах — всюду, где партизаны жили за счет местных жителей. Как бы они ни были дружелюбны, местным жителям доставалось с обеих сторон, и, в конце концов, они превращались в своеобразного противника. Они могли быть так же опасны, как настоящие противники. Хотя теоретически, даже если хочешь помочь, доверять никому нельзя. Если местное население давало повод к сомнениям, его приходилось уничтожать, не важно, нейтрально оно или нет. Сейчас, не желая будоражить местное население, он скакал, держа одну руку не на пистолете, а близ спрятанной под жилетом кобуры. Он никак не мог прикрыть себя со всех сторон, поэтому он послал еще троих дозорных, чтобы они следовали за первыми двумя и за ним, в пятидесяти ярдах позади, с единственной целью — следить, чтобы не выстрелили в спину. На улице по-прежнему не было людей, домов становилось больше, хижины сменились амбарами и квадратными домами с плоскими крышами из желтой глины; в глине виднелись камешки, торчали опорные балки.