Да, право, можно и пожалеть их, можно и позавидовать. Они же не могли себя обманывать — они просто ведали, что где-то в бесконечном мироздании существуют их вторые половинки, только обретя которых они почувствуют целостность, найдут некую новую цель. Пока же они искали — искали до этого дня, и вот, вернувшись из тех невообразимых странствий, неожиданно нашли эту вторую половинку, где уж и не чаяли найти — рядом со своим озером. Да — быть может, это окажется и неправдоподобным, и вообще — совершенно немыслимым — тем не менее, так это было. Эти рвущиеся куда-то ввысь, все пламенем окутанные души — они жаждали слиться с ними в единое, улететь с ними к звездам, и куда-то еще дальше, за пределы космоса — и все это, совсем их не удивившее, сразу же поняли, всем сердцем почувствовали братья. И вот, казалось бы, такой неожиданный, такой заманчивый поворот — ведь те цепи, которые казались неразрывными, теперь, таким неожиданным поворотом, могли пасть, и ведь даже ворон не учел такого поворота, и, должно быть, не успел бы вмешаться… Хотя… там, где недавно разгорелась заря, теперь клубилась та самая глубокая, ужасающая, переплетенная тысячами вихревых вкраплений, исходящая мертвенными отсветами, чернота. Все ближе и ближе, и как же стремительно подступила она! Вот навстречу ей, из сияющих весенним цветом энтских садов, взмыли толи стаи белый голубей, толи младшие братья белоснежных, наполненных солнечным светом облаков. И надвигающаяся тьма от этого выгнулась вверх, накалилась тем багрово-белесым светом, каким накаляется железо над жаровней; но, все-таки, тьма продолжала наступление, и вскоре должна была достичь этого места. На края этого поля появились жены энтов, и они вытянули навстречу мраку ветви, и полились потоки лазурного света, от которого тьма вскипела белой, болезненной пеною, но, все равно, продолжила свое наступление.

А братья воспротивились этой неожиданно открывшейся возможности. Что — сливаться с кем-то, устремляться с этим некто, к кому они не испытывали каких-либо чувств, о существовании кого они даже и не помышляли… Сливаться, это запределье, какие-то новые чувства — нет — сверши они это, и они бы уже не были тем, кем они были на самом деле, и ведь все они были могучими личностями, и они не могли отказаться от своего «Я» пусть даже ради освобождения от тьмы — да каждый из них вспомнил тогда, что…

Я прервался на этом умышленно, и вот почему. Сейчас я расскажу, что было с Фалко и Хэмом. Вы помните, что я оставил их в древесных лапах энта Феагнора, на восточном берегу Андуина. Фалко не мог оставаться поблизости от родных Холмищ — здесь все то было тягостно, все то напоминало о прежнем, уже безвозвратном. И энт, конечно же, подчинился их воле — понес, куда ему больше всего хотелось — то есть в сады, где и его жена жила, и уж столько лет его не видела. Он шел по восточному берегу Андуина до моста возведенного эльфами против их Лотлориена. Все это время, отряд эльфийских всадников следовал за ними, и, так как Феагнор шел в полную силу, то кони скакали галопом, что, впрочем, вовсе им не было сложно, так как, как уже говорилось — они, подарки Валы Элберет, без устали могли скакать хоть год, хоть столетие — все вечность, могли они, подобно звездам, неустанно двигаться вперед и вперед.