Это была Ла Горель, которая уже мелькала среди персонажей нашей истории, но до сих пор оставалась в тени, потому что сидела взаперти в особняке герцогини де Соррьентес, а мы рассказываем читателю только о тех людях, которые что-то предпринимают.

Теперь начала действовать и Ла Горель — потому-то мы о ней и вспомнили. Конечно, это фигура второстепенная, но все равно нам следует познакомиться с ней поближе, иначе трудно будет понять ее поступки. Пусть читатель не волнуется: много времени это не займет.

Возраст Ла Горель не поддавался определению. Ей можно было дать от сорока до шестидесяти лет. Не красавица. Но и не дурнушка. Какое-то неопределенное лицо, не вызывающее ни симпатии, ни антипатии.

Вот и все о внешности этой особы. Перейдем теперь к ее моральным качествам.

Она не была ни доброй, ни злой. В душе ее таилась единственная страсть — пламенная, всепоглощающая страсть к золоту. Когда Ла Горель думала о золоте, видела золото, трогала золото, она оживлялась, расцветала — и лишь в такие минуты пробуждалась к жизни. За золото эта женщина могла быть доброй, заботливой, беззаветно преданной. Если золота было чуть больше, она готова была на любую жестокость, любую низость, любую измену. А без золота Ла Горель не жила, а лишь существовала, ничего не понимая, не чувствуя, не осознавая…

Но последуем за ней.

Дойдя до улицы Сент-Оноре, Ла Горель приблизилась к человеку, который ждал ее на мостовой возле богадельни. Это был Стокко. Тог самый Стокко, которого час или два назад мы видели в нищенских лохмотьях, с повязкой на лице, что, впрочем, не помешало Пардальяну узнать его.

Судя по тому, что негодяй прервал охоту, успешное завершение которой сулило ему кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч ливров, встреча эта была для него чрезвычайно важной. Или он просто выполнял приказ, что представляется нам более вероятным, поскольку Стокко взглянул на Ла Горель без особой любезности. Страшно вращая глазами, он прорычал:

— Старая ведьма, где тебя носит?! Я тут уже целых пять минут околачиваюсь! — Мерзавец врал! Он сам только что пришел. — Взгреть бы тебя как следует…

Елейным голосом Ла Горель смиренно извинилась за то, что заставила ждать «сеньора» Стокко. Бандит грубо перебил ее и скомандовал:

— Ну, двигай за мной… и ближе, чем на четыре шага, не подходи… я не желаю, чтобы меня видели рядом с такой мегерой!.. И моли своего хозяина Сатану, чтобы донесение заинтересовало синьора маршала, иначе я с тебя семь шкур спущу!..

Любой другой на месте Ла Горель испугался бы до полусмерти и убежал от Стокко без оглядки. Но у нее были, похоже, серьезные основания ни за что не отступать; она проглотила все оскорбления и покорно поплелась за головорезом, держась от него в четырех шагах, как и было приказано.

Через несколько минут они уже были в кабинете, где находились Леонора и Кончини. Леонора сидела в кресле и не сводила глаз со своего мужа, а тот нервно бегал по комнате взад-вперед. Стокко представил маршалу Ла Горель, проговорив по-итальянски:

— Монсеньор, вы приказали, и я привел эту старую свинью. Только я ее не знаю и знать не хочу, а заикнулся про нее так, на всякий случай. Вы с ней построже, монсеньор, и если она просто языком трепала, вы мне только мигните, и я душу из нее вытрясу — да и отправлю прямо в пекло.

Ла Горель и бровью не повела: похоже, она ничего не поняла. А Кончини лишь кивнул в знак согласия. И сразу перешел к делу:

— Вы собираетесь сообщить мне важные сведения, касающиеся девушки по имени Флоранс, не так ли?

Вопрос был задан по-французски. К изумлению Стокко Ла Горель ответила на чистейшем тосканском наречии:

— Да, монсеньор. Но мне надо поговорить с вами наедине… поскольку это может заинтересовать лишь вас.