Действительно, лестница привела шевалье к распахнутой настежь двери — настоящей дубовой двери с отверстием в форме сердца. А за ней был настоящий погреб, в два раза больше нижнего подвала. Здесь хранилось все то, что крестьяне всегда держат в погребах. С одной стороны он был разделен на три небольших кладовки, запертых на простые задвижки. Эти чуланчики освещались и проветривались с помощью обычных отдушин.

Это подземелье — точнее, верхний и нижний подвалы — и выбрала Фауста для встречи с Пардальяном; встреча эта должна была состояться на следующий день в десять часов утра.

В верхнем погребе было намного светлее, чем внизу. Шевалье заметил винтовую лестницу, ведущую в дом. Пардальян подошел к ней и начал осторожно подниматься. Похоже, и следующая дверь была открыта: с каждым шагом шевалье приближался к сиянию дня. Вскоре до Пардальяна донеслись мужские голоса.

Да, и эта дверь была распахнута настежь. Пардальян двигался теперь с удвоенной осторожностью. Оказавшись на верхней ступеньке, он прислушался и выглянул наружу.

Шевалье увидел нищую кухню бедной крестьянской лачуги. В центре стоял грубо сколоченный, но довольно чистый стол. А на нем — початая бутылка, две оловянные кружки и два потушенных фонаря. За столом сидели на табуретах двое крестьян.

Крестьян? Судя по одежде, да. Но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что только эти обноски и придают им некоторое сходство с сельскими жителями. Пардальян понял это с первого взгляда. Оба мужчины пили и вели беседу на изысканном французском языке. В одном из этих людей Пардальян узнал надменного офицера, который любезно вручил Вальверу миллионы, доставленные из Испании.

Господам прислуживал пожилой крестьянин — не ряженый, настоящий. Это был птичник, хозяин сей хижины, переданной ему недавно женским монастырем.

Из разговоров, которые велись в кухне, Пардальян скоро узнал, что все трое ждут Фаусту. Та должна была появиться из подземелья. Через несколько минут один из дворян извлек из кармана большие часы — уже одного этого было довольно, чтобы понять, что никакой он не крестьянин, — и изрек:

— Пора встречать госпожу герцогиню.

Оба встали, взяли фонари и направились к очагу, чтобы зажечь их.

Пардальян, не мешкая, спустился в нижний подвал. Осмотревшись, шевалье обнаружил, что под лестницей стоят полусгнившие ящики. Притаившись за этими ящиками, он сказал себе.

«Отсюда все прекрасно видно. Сейчас пойму, где эта дверь и как она открывается. Но если им придет в голову заглянуть сюда, меня заловят как лису в собственной норе! А, ерунда! Испанцы ничего не заподозрили, и Фауста тоже ничего не заметит».

Оставив птичника на кухне, испанцы с зажженными фонарями в руках спустились по лестнице и замерли в центре подвала. Пролетело несколько минут… Из своего укрытия Пардальян видел лишь стену, откуда, по его расчетам, и должна была появиться Фауста. Вдруг эта стена действительно раздвинулась, и через узкий проход в погреб вступила герцогиня де Соррьентес. За ней следовал д'Альбаран. В руке у великана был фонарь, а под мышкой — объемистый мешочек.

Оба испанца приветствовали даму изящными поклонами, словно были облачены в бархат и атлас и находились в Лувре, на приеме у короля Франции. Фауста слегка кивнула головой и своим серебристым голоском торжественно произнесла:

— Здравствуйте, господа!

А Пардальян в это время не сводил глаз с д'Альбарана. Тот закрывал дверь. Стена почти мгновенно обрела прежний вид, но Пардальян успел заметить все, что его интересовало, и на губах у него появилась довольная улыбка.

Заперев вход в подземный коридор, д'Альбаран первым поднялся по лестнице, освещая ступени фонарем. За великаном следовала Фауста. Потом — испанский офицер, тоже с фонарем в руке. Замыкал шествие второй испанец, оставивший свой фонарь внизу…

А вскоре на лестнице оказался и Пардальян, улыбавшийся в седые усы…

Но на сей раз шевалье остановился где-то на полпути, чтобы в случае чего успеть спрятаться.