— Сир. такой скандал, такое оскорбление, нанесенное одному из преданнейших ваших слуг, — асе это не может остаться безнаказанным. Виновника надо заточить в крепость! Нижайше испрашиваю у Вашего Величества разрешения на арест этого человека.

Огромным усилием воли Кончини заставил себя выразить просьбу в почтительных выражениях, но в голосе маршала звучали властные интонации.

Пардальян ответил ему холодным тоном:

— Конечно, граф де Вальвер поступил не лучшим образом. Это бесспорно. Но не брать же его за это под стражу! По-моему, устного порицания: от короля будет вполне достаточно,

Кончини передернуло: такого поворота событий он не ожидал. Фаворит сразу понял, что Пардальян говорит с разрешения Людовика; иначе и быть не могло. И маршал д'Анкр почувствовал, что Пардальяна ему не одолеть. Тогда он снова обратился к королю — по-прежнему выбирая выражения, но не меняя властного тона:

— Ваше Величество не откажет в законной просьбе самому преданному из ваших слуг! Прошу позволения лично произвести арест.

Читатель знает, что Пардальян не отличался особым терпением. И сейчас лицо шевалье мгновенно вспыхнуло от гнева. Быстро сделав два шага, он оказался возле фаворита и, окинув его презрительным взглядом, заявил:

— Сударь, когда я к кому-то обращаюсь, а мне не отвечают, я рассматриваю это как оскорбление. А оскорблений я не прощаю. Хоть я и стар, но вполне могу забыться, как этот юноша, и потребовать удовлетворения прямо на месте.

Кончини содрогнулся. Он знал по опыту, что с Пардальяном шутки плохи. Фаворит сразу представил себе, как богатырские руки опускаются ему на плечи — и он, Кончини, на глазах у всего двора переживает то же унижение, какое только что пришлось испытать Роспиньяку. И маршал д'Анкр понял, что необходимо отступить. Он закусил тубу, сжал кулаки с такой силой, что ногти вонзились в ладони и на коже выступила кровь, и заставил себя улыбнуться. С самым вежливым видом он спросил, изображая удивление:

— Вы почтили меня своим вниманием, сударь?

— Да, сударь, — холодно ответил шевалье,

— Простите, не услышал. И что же вы мне сказали? — любезно осведомился фаворит.

— Я сказал, что арест, которого вы требуете, — это слишком суровое наказание за такой проступок, — отчеканил Пардальян.

— Не согласен, — возразил Кончини. — Было оскорблено достоинство коронованных особ.

— Позвольте, позвольте, — насмешливо протянул шевалье, — вы глубоко заблуждаетесь. Оскорбление действительно было — страшное оскорбление. Но все видели, что граф де Вальвер нанес его не королю, а барону де Роспиньяку. Он у вас на службе? Если так, вы сделали плохой выбор… Вы считаете, что оскорбление распространяется и на вас? Правильно считаете, ведь вы — хозяин пострадавшего. Только не следует распространять это на кого-то еще.

— А я утверждаю, что здесь произошел скандал, — настаивал Кончини. — Скандал в королевском дворце. Следовательно, это было преступление против монарха.

— Еще большее заблуждение, — холодно заметил Пардальян. — Просто один дворянин публично высказал свое мнение о другом дворянине. Вот и все. У нас во Франции человек благородного происхождения, посчитавший себя оскорбленным, обнажает шпагу, атакует обидчика и убивает его — или же погибает сам. В любом случае пролитая кровь смывает нанесенное оскорбление. Уверяю вас, что, вымаливая у короля разрешение на арест обидчика, оскорбленный сам себя унижает, и это ясно всем и каждому. А вы, похоже, этого не знали.