Меня всегда завораживали эти не вполне женщины – сирены или русалки, киннары или селки. Мир, казалось, не мог решить, проклинать их, желать или прославлять. Они были прокляты как напоминание о похоти, и тем не менее Дом Люксембургов с энтузиазмом заявлял о своём происхождении от противоестественной родственной линии с Мелюзиной, а в часовне одиннадцатого века, расположенной в Даремском замке, жила русалка, вырезанная из камня. Сотни лет назад какой нибудь язычник, возможно, зашёл в эту часовню, чтобы спрятаться от холода, и увидел в этой резьбе знак. Своего рода пароль, что даже в этом странном месте и странной религии заключено что то знакомое… Даже если создание – сам дьявол.

– Сэр?

Я поднял взгляд, готовый признать перед официанткой поражение и уйти, когда увидел, что она держит поднос с двумя напитками. Женщина протянула мне конверт:

– Подарок от другого гостя.

Напитки выглядели одинаковыми – виски цвета тёмного янтаря с идеальной сферой льда. Я открыл письмо.

«Напиток слева наполнит ваш желудок до конца дней, но тогда вы сможете говорить только правду.

Напиток справа вызовет в вас голод пуще прежнего, но отшлифует каждую ложь, что сорвётся с ваших уст».

Я окинул взглядом зал, почувствовал странное щекочущее жжение, поднимавшееся от основания черепа. И прежде чем потянулся к бокалу справа, я представил, как языка касается колдовской напиток. И глотнул. На вкус виски был словно раскалённый нож – обжигающий, металлический.

А через несколько мгновений я услышал тихий смех. Повернулся на стуле и тогда впервые увидел Индиго Максвелл Кастеньяду. И это оказался не мужчина – женщина.

Она стояла, прислонившись к стене, в каком то десятке футов от меня, облачённая в платье футляр из гофрированного тёмно синего шёлка, которое словно обливало её фигуру. На её шее и в ушах поблёскивали сапфиры. На запястьях сверкало серебро.

Она двигалась легко. Я бы сказал, нежно и спокойно, словно олениха сквозь снег. Но грация Индиго была сдержанной, выверенной, словно она знала, что люди вроде неё могут подчинить мир под ногами, и не хотела ранить его ещё сильнее.

На первый взгляд Индиго была привлекательной. Она не казалась потрясающей, пока не присмотришься, не заметишь, как она держит себя, или точнее – как её держал сам свет. Словно она была драгоценностью. Её кожа отливала тёмной бронзой, глаза были большими, тёмными, нос – чуть курносым, а изгиб губ казался необычным – нижняя губа была не такой полной, как верхняя. Эта асимметрия завораживала меня.

Она подошла к моему столику, заняла стул напротив и провозгласила:

– Я – Индиго, а вы предпочли остаться голодным. – Голос у неё был низким, богатым интонациями. Меня постигла восхитительно абсурдная мысль, что каждый слог был пропитан ониксом и аккордами музыки. – Почему?

– Выбирая между двумя вариантами, я, возможно, не проживу долго без еды, но не смогу жить без иного.

Она улыбнулась.

Некоторые люди похожи на порталы, и когда узнаёшь их, мир кажется шире. В присутствии Индиго горизонты моего мира расширились. Стали ярче. Было в ней нечто такое, что заставляло взгляд задержаться. Дело было даже не в её красоте – она словно накладывалась поверх зала, как мираж, который вот вот исчезнет, стоит только отвернуться.

– А что бы вы посоветовали выпить мне? – спросила она.

Эта лёгкость, этот обмен пустяковыми фразами с Индиго Максвелл Кастеньядой просто не мог быть реальным. И потому я сказал откуда то из глубин собственного неверия, по прихоти:

– Я надеялся, они могут подать нам нечто менее человеческое.