Крейн слабо улыбнулся в оконное стекло.

– Арки, некоторые из них должны что то делать.

– Ну, наверно… но, так или иначе, эта братия скоро все заполонит. Эти «воротнички», о которых я толкую, растут, размножаются за счет всего остального, даже старых добрых земли и воды, будь они неладны.

Справа на большой скорости пронеслась новенькая «БМВ».

– Сьюзен мертва, – неожиданно сказал Крейн. – Моя жена.

Мавранос на мгновение повернул голову к нему, и его нога соскользнула с акселератора.

– Когда? – рявкнул он. – Каким образом? Когда ты об этом узнал?

– Это случилось тринадцать недель тому назад. Помнишь, приезжала «Скорая помощь», и я сказал, что у нее обморок случился? – Крейн допил кофе и кинул пустой стаканчик за спину. – На самом деле, она умерла. Фибрилляция. Сердечный приступ.

– Какие, к черту, тринадцать недель? Я…

– Ты видел не ее и говорил не с нею. Это… я и сам не знаю, что это такое – что то вроде привидения. Я уже говорил тебе об этом, но только в эту ночь до меня дошло, что… что оно может иметь какое то отношение ко всей этой картежной пакости.

Мавранос мотнул головой и скорчил страшную рожу.

– Ты… ты уверен? Не могло быть такого, что ты набрался через край, и она ушла от тебя, или чего то еще в этом роде?

– Арки, я… – Крейн беспомощно всплеснул руками. – Я уверен.

– Час от часу не легче! – Мавранос уставился на дорогу, но кадык его дергался, будто он глотал, а глаза заблестели. – Знаешь, Пого, лучше бы ты рассказал мне все по порядку.

Крейн взял банку с пивом из руки Арки и сделал большой глоток.

– Однажды утром она пила кофе, – начал он.

Они оставили машину на большой стоянке западнее пирса Бальбоа и теперь шли, удаляясь от грохота и пены прибоя по узкой, затененной кронами деревьев улочке, являвшейся местной Мейн стрит. Нога Крейна болела, в раненом бедре дергало, и он несколько раз просил приостановиться лишь для того, чтобы перевести дух и немного постоять на здоровой ноге.

Весенним утром на полуострове Бальбоа было тихо. По мокрому асфальту Бальбоа бульвара, шурша, проносились автомобили, но у обочин имелись места, куда можно было бы припарковаться, а по тротуарам ходили, похоже, только местные жители, спешившие в булочные, куда их привлекал аромат горячего кофе, разносимый прохладным ветерком.

– И где же вы их покупали – эти футы нуты? – осведомился Мавранос; он брел по улице, засунув руки в карманы потрепанной джинсовой куртки.

– Бодонаты, – поправил Крейн. – Это слово выдумала моя сестренка. Донаты по бальбоасски. Не здесь. На острове.

«На острове». Фраза чем то раздражала его, и ему не нравилась мысль о том, что он прямо сейчас находится рядом с огромной массой воды – перед ним пролив, а позади океан.

– Бойтесь смерти от воды, – сказал Мавранос.

Крейн вскинул на него взгляд.

– Что?

– Это, знаешь ли, из «Бесплодной земли» Тэ. Эс. Элиота. В самом начале, когда мадам Созострис гадает по картам Таро. «Вот Одноглазый Торговец, а эту карту / Кладу рубашкой, не глядя – / Это его поклажа. Что то не вижу / Повешенного. Бойтесь смерти от воды» .

Крейн снова остановился и уставился на него. По тротуару шествовала большая чайка, а где то наверху хрипло взвизгнула еще одна.

– Ты еще и Элиота читаешь?

Мавранос вызывающе прищурился.

– Я учусь. Может, я и не читал всех твоих знаменитостей – Хемингуэя там, Пруста или какого нибудь Фицджеральда, зато раскопал в самых разнообразных книгах много всякой всячины, так или иначе связанной с моими поисками лечения, а если ты не видишь, что это имеет отношение и к твоим бедам, то…

– Нет же, нет.