Субраманьяны обошли немало специалистов. Одним из них была педиатр-логопед. После встречи с ней в сердце Майры и Ранджита закрался страх.

— Роберт начал опускать согласные, — заметила врач. — Например, он говорит «'анна» и «'автрак» вместо «ванна» и «завтрак». — Вы не замечали, он говорит одинаково с вами и с детьми в игровой группе?

Майра и Ранджит кивнули.

— Я спрашиваю, потому что большинство детей в этом возрасте приспосабливают свою речь к тем, с кем общаются. С вами Роберт может сказать: «Дай мне это». А в разговоре с другим ребенком произнесет: «Ай ме это». Как насчет внятности речи? Видимо, вы понимаете, о чем он говорит? А его друзья, другие родственники?

— Не всегда, — признался Ранджит.

Майра поправила его:

— Чаще понимают все-таки. Но не всегда. Порой это и самого Роберта огорчает. Нет ли хоть какой-то вероятности, что он это перерастет?

— О да, конечно, — решительно кивнула логопед. — Альберт Эйнштейн в раннем детстве разговаривал еще хуже. И тем не менее требуется тщательное наблюдение.

Но когда Майра задала тот же самый вопрос другому врачу, ответ был таков:

— Надеяться можно всегда, доктор де Соуза.

А еще один специалист ответил еще более набожно:

— Бывают случаи, когда не приходится оспаривать волю Всевышнего.

Ни один из врачей не сказал: «Вот это и это вам следует делать, чтобы помочь Роберту поправиться».

Если что-то такое и существовало, медицина, похоже, о том не ведала. И весь «прогресс» в раскрытии загадки состояния Роберта был приобретен ценой ряда весьма неприятных эпизодов. К примеру, во время рентгеновского обследования голову мальчика пришлось пристегнуть ремнями к медицинской каталке. А для того чтобы обернуть голову липкой магнитной лентой, Роберта пришлось обрить наголо. Потом его опять пристегивали ремнями к носилкам, медленно въезжавшим внутрь компьютерного томографа… В итоге малыш Роберт Субраманьян, который прежде ничего и никого не боялся, стал заливаться слезами и поднимать крик, как только видел человека в белом.

Но все же кое-что полезное врачам сделать удалось. Они выписали лекарство, предупреждавшее падения. Эти эпизоды они называли «petit mal» — «малыми припадками» в отличие от «больших» эпилептических припадков, которыми Роберт не страдал. Он перестал падать. Но у врачей не было таблеток, которые могли бы сделать Роберта таким же умным, как его ровесники, товарищи по играм.

А потом настало утро, когда кто-то постучал в дверь. Ранджит, уже готовый ехать на велосипеде в университет, пошел открывать. На пороге стоял Гамини.

— Я бы позвонил и спросил, можно ли зайти, — заявил он в свое оправдание, — но побоялся услышать «нет».

Вместо ответа Ранджит крепко обнял старого друга.

— Какой же ты балбес, — сказал он. — Я-то думал, что все как раз наоборот. Считал, что ты все еще злишься на меня за отказ от твоего предложения.

Гамини невесело усмехнулся.

— Честно говоря, — проговорил он, — я не так уж уверен в том, что ты был стопроцентно не прав. Войти можно?

Мог бы и не спрашивать. Только он переступил порог, как его обняли Майра и Роберт. Малышу досталась большая часть внимания, поскольку Гамини его еще ни разу не видел, но через некоторое время Роберт отправился с кухаркой складывать картонные пазлы, а взрослые устроились на веранде.

— А Таши дома? — поинтересовался Гамини, глотнув чая.