Пятница. 11 декабря

Андерс Шюман стоял у окна своего углового кабинета и смотрел на русское посольство. Территория посольства пряталась в темноте, освещен был лишь небольшой пятачок у ворот — тусклым фонарем и светом, льющимся из будки, в которой мерз дежурный солдат. Иногда солдат выходил из будки, чтобы согреться, пройдясь несколько раз вдоль металлических ворот.

Как бы удивился этот часовой, если бы сейчас действительно что-то произошло, подумалось главному редактору. Солдат был бы крайне изумлен, если бы кто-нибудь подъехал на автомобиле к посольству и открыл пальбу по его зданию или перелез бы через забор и спрыгнул на территории посольства. У солдата не было бы ни малейшего шанса, потому что на стороне нападавшего были бы все преимущества: внезапность, решимость и знание последовательности действий.

«Мы страшно уязвимы, — подумал Андерс Шюман. — Мы ужасно открыты. Невозможно сохранять бдительность и готовность в течение суток напролет, не упуская ни одной мелочи в системе безопасности. Эта проблема стоит сейчас перед всем миром, не только перед западными демократиями. Каждый человек оказывается беспомощным перед лицом беспощадных преступников».

Деньги, власть и влияние, подумал Шюман. В мире всегда находились люди, стремившиеся кратчайшим путем овладеть всем этим, но создается впечатление, что методы становятся все более грубыми, а положение день ото дня ухудшается.

Пошли слухи о том, что убийство на нобелевских торжествах совершила женщина. На пресс-конференции полиция не подтвердила, но и не опровергла этот факт. Не было сказано ни слова об угрозах или об организации службы безопасности. Охрана была на месте, и никто до сих пор не понимает, где система дала сбой. Все шло по плану, и пока никто не может сказать, где оказалось слабое место.

Пошел снег, одинокие снежинки медленно, словно нехотя, начали падать на асфальт. Андерс Шюман потер горящие от усталости глаза, несколько раз моргнул, вернулся к столу и посмотрел на часы.

«Может быть, мне не стоит больше всем этим заниматься, — подумал он. — Если наступила новая эра, если таково теперь положение вещей, если бал правит терроризм, а безопасность становится смыслом жизни, то, наверное, мне стоит уступить место другим. Если терроризм уже здесь, то, значит, свобода личности уже мертва. Безопасность будут использовать как аргумент для оправдания больших ограничений, усиления надзора, что окончательно подорвет свободу информации. Наверное, для того, чтобы соответствовать новой эпохе, понадобятся новые журналисты, потребуются, видимо, и новые лидеры».

На мгновение Шюман испытал чувство острой жалости к себе. Владельцы газеты не испытывали к нему доверия и рассчитывать на весомый пост в их империи он не мог.

— Приехала Анника, — раздался по селектору голос Янссона.

— Зайдите ко мне, — ответил Шюман, наклонившись к аппарату.

Интересно, кто ее сегодня одевал? Анника вошла в кабинет главного редактора в ковбойских сапогах, в черном клетчатом жакете, с огромной грязной сумкой и в розовой кружевной юбке. Волосы она собрала в высокую прическу, а вместо заколки воспользовалась шариковой ручкой.

— Адвокат подтвердил, что она не может писать о стрельбе и обо всем, что произошло непосредственно после нее, — сказал Янссон, плюхаясь в кресло. — Она также не имеет права давать интервью или каким-либо иным способом распространять эти сведения. Уголовное преследование за разглашение не предусмотрено, но зато грозит огромный штраф. Одному богу ведомо, как они могут совмещать оба эти решения…

— Что ты видела? — спросил Андерс Шюман.

— Как ты сам только что слышал… — начала Анника Бенгтзон, утонув в кресле. Она была бледна и немного взвинчена.