— Это играет магнитофон, — сказала я, размышляя над тем, является ли мой дом памятником архитектуры и разрешат ли мне вставить второе стекло.

— Клара, я в состоянии отличить магнитофонную запись от голоса человека, поющего а капелла. У тебя прекрасный голос.

Через плечо Салли я увидела, что Аллан с приятелями выходит из арки ворот, ведущих во внутренний дворик. Салли стояла к особняку спиной, поэтому не заметила, что они остановились, увидев нас. Они столпились, внимательно слушая, что говорит Аллан, который ни на минуту не сводил с нас глаз — главным образом с меня. Я заставила себя не обращать на них внимания и сосредоточиться на том, что говорила Салли. Она была чуть старше меня, ей было лет тридцать с небольшим. У нее были короткие, крашенные в ярко-рыжий цвет волосы, оливковая кожа и орехового цвета глаза. Что там она говорила? Что-то о том, что я слишком громко пою?

— Прошу прощения, я и понятия не имела, что мешаю. — Интересно, кто еще слышал, как я пою? Кто еще слушал мое пение, когда я считала, что нахожусь в полном одиночестве?

— Не говори ерунды. Может, ты попробуешь спеть с нашей группой?

Попробовать спеть? Да я лучше дам отрезать свою руку! Но Салли не имела в виду ничего дурного. Она сделала мне комплимент. Из-за ее плеча я увидела, что группа мужчин продолжила свой путь. Мне захотелось оказаться как можно дальше от них.

— Вряд ли… правда. Спасибо, но…

— Подумаешь над моим предложением? Я бы могла для начала познакомить тебя с остальными участниками группы. Никаких обязательств, никакого давления.

— Ладно, — сказала я: мне казалось, что так легче всего, положив конец этому смешному разговору, убраться восвояси. — Мне пора на пробежку. Спокойной ночи.

Я повернулась к ней спиной и рысью припустила по направлению к дому. Ну и пусть считает меня грубиянкой! Я больше не в состоянии этого выносить. Слишком много людей. Слишком много разговоров. Слишком много внимания к моей персоне. С меня довольно общения! Я мчалась через густой подлесок, прочь от шума и сомнений к уединению и безопасности.

Я не надела ни кроссовок, ни спортивного костюма, но мне было наплевать. Прибавив скорость, я пересекла лужайку, помчалась вниз по Картерс-лейн, а потом свернула в узкий переулок, ведущий в самую нижнюю часть поселка, куда еще можно было проехать на машине. В поселке это место называли Дном. Есть ли у переулка официальное название, я не знала. Дно вело только к одному пустующему дому.

Я продолжала бежать: мимо старого дома, даже не взглянув на него, вниз по узкой, пролегающей через орешник, тропинке, которая вывела меня к березовой роще, и прочь из поселка. Миновала рощу, поле, раскинувшееся за ней. Добежала до реки Йерти, но и не думала останавливаться. Пока не начало смеркаться, я все удалялась от дома.

К этому времени я очень устала. Я уже совершала пробежку сегодня утром, до приключения с гадюкой, и за целый день успела лишь наскоро перекусить. Грудь сжималась, глаза заливал пот, а руки и ноги начали дрожать. Следовало бы замедлить бег и остаток пути пройти неспешным шагом. Возможно, если бы я поступила именно так, ничего бы не случилось.

Весна в этом году была теплая и дождливая. Уровень осадков почти вдвое превышал норму для этого времени года, и узкая крутая тропинка, по которой я возвращалась в поселок, еще как следует не просохла. В паре сотен метров впереди меня ждали лужи с липкой черной грязью. По обе стороны тропинки заросли становились гуще и выше, поскольку к орешнику добавились боярышник, платаны и молодые дубки. Деревья смыкались вверху кронами, образуя бледно-зеленый полог и не пропуская и без того скудный дневной свет. Именно поэтому я не заметила выступающий острый камень среди россыпи камней помельче. Я споткнулась, камень поехал, я подвернула лодыжку и с грохотом упала на землю.