Обыск не дал нужных следствию результатов – похищенных из ларца Ольховской вещей в квартире Басалыго не оказалось. Но порадовал эксперт ЭКО: несмотря на то, что Алина Кошачий Глаз явно перестаралась с уборкой – протерто было все от пола до потолка, – ему удалось обнаружить, пусть весьма слабые, но вполне читаемые для современной аппаратуры отдела следы пальцев рук вора-рецидивиста Чугунова. А значит, уже можно было почти не сомневаться, что Семка Заика в городе и что все эти нераскрытые кражи на его совести.

11. АРТУР ТИХОВ

Дубравин торопился на похороны Новосад, они немного подзадержались с обыском у Басалыго, и теперь майор ехал на городское кладбище на таксомоторе.

И все же опоздал – могилу уже готовились засыпать землей. Людей было много: артисты театра, жильцы дома – Дубравин некоторых узнавал, родственники. Майор с удивлением отметил про себя, что здесь был и Ольховский – неестественно прямой, задумчивый, с аккуратно подстриженной бородкой, в тщательно отутюженных брюках. Он один из немногих не торопился надеть шапку, хотя снег сыпал, не переставая, и его не по сезону легкое пальто уже изрядно промокло.

С неменьшим удивлением Дубравин узнал в мужчине, который плакал, не стесняясь окружающих, того самого симпатичного молодого человека, товарища Ольховского. "Не Тихов ли?" – подумал майор и протолкался к Ольховской – она поддерживала совершенно обессилевшую от слез Алифанову.

– Простите… – дотронулся до рукава пальто Ольховской майор. – Это Артур Тихов? – кивком указал на плачущего молодого человека.

– Он…

К Тихову майор так и не подошел, хотя сначала намеревался; лишь посетовал на себя: он вызвал его сегодня повесткой к концу дня в управление, но что можно было спрашивать у него в таком состоянии? Впрочем, менять что-либо было уже поздно, да и не хотелось – неумолимо подстегивали сроки.

Положив на могильный холмик букет живых цветов, Дубравин направился к автобусной остановке…

Тихов все же явился, правда, с получасовым опозданием.

– Извините… Я вот…

– Ничего… – Дубравин понимающе кивнул. – Раздевайтесь. Садитесь.

Тихов, сумрачно посмотрев на Белейко, который копался в бумагах, снял черный кожаный плащ с меховой подстежкой, повесил его на спинку стула и сел, безвольно опустив руки на колени.

Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был красив. Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках никогда не касалась бритва; резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой: прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз. Светлые глаза – Дубравин никак не мог понять, какого цвета: временами они казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками – смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами. С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.

– Артур Вениаминович, насколько мне известно, вы знали Новосад, как никто другой.

– Она была моя невеста.

– У нее были враги? Или, скажем точнее, недоброжелатели?

– Сложно ответить на ваш вопрос… Недоброжелатели в общем-то были. Но враги, и чтобы так…

– В тот день она была у вас?

– Да. После того, как я уехал от Ольховского – надеюсь, вы помните нашу первую встречу? – мы с ней виделись. Она забежала ко мне на квартиру буквально минут на десять, а затем ушла.