Человек был неловкий,

         не знал,

         что с ними делать,

         куда их деть.

         Город,

         весь в празднике,

         возносил в соборах аллилуя,

         люди выходили красивое надеть.

         А у человека было холодно,

         и в подошвах дырочек овальцы.

         Он выбрал поцелуй,

         который побольше,

         и надел, как калошу.

         Но мороз ходил злой,

         укусил его за пальцы.

         «Что же, —

         рассердился человек, —

         я эти ненужные поцелуи брошу!»

         Бросил.

         И вдруг

         у поцелуя выросли ушки,

         он стал вертеться,

         тоненьким голосочком крикнул:

         «Мамочку!»

         Испугался человек.

         Обернул лохмотьями души своей

         дрожащее тельце,

         понес домой,

         чтобы вставить в голубенькую рамочку

         Долго рылся в пыли по чемоданам

         (искал рамочку).

         Оглянулся —

         поцелуй лежит на диване,

         громадный,

         жирный,

         вырос,

         смеется,

         бесится!

         «Господи! —

         заплакал человек, —

         никогда не думал, что я так устану.

         Надо повеситься!»

         И пока висел он,

         гадкий,

         жаленький, —

         в будуарах женщины

         – фабрики без дыма и труб —

         миллионами выделывали поцелуи,

         всякие,

         большие,

         маленькие, —

         мясистыми рычагами шлепающих губ.