– Спасибо. Жаль, что лорд констебль не понимает меня так же, как вы.

Эйвар поднес ее руку к губам и прижался к выступающим косточкам в долгом сухом поцелуе. Распрямился и отпустил. Он и так затянул с жестами. Идель кратко улыбнулась, взгляд ее все еще немного выдавал растерянность. Не сговариваясь, они вернулись к парапету.

– Теоданис не сможет понять вас, хотя и старается, поверьте, – заговорил Эйвар достаточно ровно. – И причина проста. Они, я имею в виду вашего отца и венценосного кузена, играют на виду. Они действуют открыто, публично, на них обращены тысячи взглядов. Мы с вами, миледи, пособничаем им из тени, из за спины. Вы снабжаете армию и казну, я… Ха, так сразу и не скажешь! – Дайрсгау замешкался, стараясь не хвалить себя слишком активно перед Идель.

– Обеспечиваете государству выживание? – подоспела с подсказкой женщина. – От внешней разведки до защиты императора от собственной жены?

Дайрсгау хохотнул.

– Признаться, с последним зачастую труднее, чем со всем остальным. Леди Элиабель порой весьма импульсивна.

– Я поняла, что вы имеете в виду, ваше сиятельство. Но означают ли ваши слова, что, когда я единолично возглавлю герцогство, я перестану стоять с вами по одну сторону тени?

Эйвар затаил дыхание. Он боялся что то сказать, чтобы не разрушить очарование, созданное этим, казалось бы, простым вопросом.

Мужчина подавил желание снова взять ее за руки. Осторожно потянул носом воздух и сам услышал, как организм подводит его: вдох получался рванным.

– На какой бы из сторон вы ни оказались, помните, что с той, где нахожусь я, вам ничего не грозит. И помните, что там, где нахожусь я, вам рады.

Идель окаменела на несколько долгих секунд – и выдохнула, окончательно расслабляясь.

Перед глазами простирался вызолоченный солнцем изумрудный дол, перевитый жилами рек, пламенеющий всполохами кентрантусов, васильков, маков и пижм. Воздух был свеж и обволакивал Идель пледом из ароматов.

– Спасибо, что приехали, граф.

Эйвар кивнул и повторил позу собеседницы, все еще нет нет, украдкой поглядывая на нее. Идель напоминала ему статую: внутри нее таилось то же тихое благородство, какое свойственно по настоящему высокому искусству.

– Думаю, ваших людей уже расположили и накормили с дороги. И мне немного неловко, что из за прогулки со мной вы отдаляетесь от обеда, но, быть может, мы могли бы постоять так еще немного? – спросила женщина.

Эйвар усмехнулся в душе: пропустить один обед не так уж страшно. Обедает он каждый день. А вот побыть с Идель наедине ему точно удается нечасто.

– Разумеется.

Через два дня Эйвар, сопровождая Идель плечо в плечо, вышел с нею из чертога. Из за обилия во дворе лошадей в нос ударил специфичный запах. А затем и звук – помимо ржания воздух гудел жужжанием мух и оводов.

Делегация для отправки в Редвуд ожидала в готовности – люди, лошади, и докучливые насекомые, которые будут сводить ее с ума весь путь, подумала Идель, заранее отмахиваясь.

Подсадив леди в седло, Эйвар придержал поводья ее лошади и поднял голову:

– Я был рад повидаться с вами.

– Взаимно, – кивнула Идель. День сегодня был не настолько солнечный и жаркий. Цвет ее одеяния – штанов, широкого пояса, туники и кожаного доспеха на запах – не привлекал солнечные лучи и не доставлял проблем. И, наконец то, он не был черным.

Ее отношение к гибели Нолана не изменилось, и острая потребность лично поучаствовать в судьбе убийцы драгоценного супруга тоже. Однако одежда явно не главный и не первый выразитель ее траура. Она может быть символом, но не смыслом, может означать ее скорбь, но не передаст и сотой доли ее глубины.

Эйвар прав. Дорогу надо выбирать. И даже не потому, что жизнь пройдет мимо, а потому что она – леди Греймхау, и, если не выберет она, выберут за нее.