– И у вас есть совет?

Вот теперь, услышал Дайрсгау, в ее голосе непроглядная мука. Он покачал головой.

– Нет. Но у меня есть для вас обещание, Ид… – он едва не назвал ее по имени. Вовремя опомнился. – Миледи.

– Спросить моего мнения? – Она с ехидством дернула плечами. Дайрсгау снова помотал головой отрицательно.

– Спрашивать – это не ко мне. Решение принимать буду не я, ваша светлость. Однако я могу поклясться вам, что, если вдруг ваш следующий брак будет… неприятен для вас, невыносим, в тягость, словом, если произойдет что угодно, что убедит вас, что вы больше не желаете быть замужем за тем мужчиной, дайте мне знать. Как только у вас появится второй ребенок, я сделаю все, от начала до конца, чтобы вам не приходилось терпеть. И чтобы ваше имя никак не всплыло в том деле.

Идель растеряла выдох. Она смотрела на Эйвара, не дыша, не моргая, вовсе не двигаясь. Такое обещание мог дать только он. Потому что только он мог его выполнить. И потому что Эйвар Дайрсгау – вообще не из тех людей, кто бросается клятвами.

Идель задрожала. И, чтобы скрыть свое состояние как можно скорее, сжала кулаки, решительно отвернулась к парапету, вцепилась в зубец.

– Боюсь, клейма Черной вдовы не выдержит даже моя непробиваемая репутация! – Она постаралась выдать это за шутку, но Эйвар прекрасно все понимал. В частности, то, что сама Идель ничего не понимает.

– Просто помните, что я сказал. Я не возьму назад своих слов. – Он посмотрел в небо. Небо над Греймхау всегда светлое. Во всяком случае в дни его немногочисленных визитов.

Идель молча кивнула головой: от обещаний Эйвара и того, каким тоном они были даны, у нее внутри все сжималось до слез. Неужели есть еще кто то, кому она небезразлична? Неужели есть кто то, кто готов проявить сострадание и принять, что в ее груди – обычное человеческое сердце?

– Надеюсь, что это не Тадао, – вздохнул Дайрсгау.

– Простите? – Причем тут лорд камергер?

– Надеюсь, если все таки кто то послужил связным Легрейфа на банкете в честь Эмриса и подсказал, что место барона в Редвуде на время займет ваш муж, это был не Тадао. Не хотелось бы потерять такого компаньона по карточным играм.

– Зачем Легрейфу связной в лице кого угодно, если его сестра – жена императора?

– Ее не было на титуловании Эмриса, как вы помните.

Идель посмотрела на мужчину с благосклонно снисходительной улыбкой.

– И это ваш аргумент? Ваш, милорд?

Эйвар глянул себе под ноги. Затем медленно поднял взгляд и осторожно, исподлобья взглянул на Идель. Украдкой улыбнулся. Она никогда не сутулится, когда стоит. Разве что сидя позволяет себе держаться, как захочется. Потому что там, где остальные обязаны быть предупредительны и деликатны, она властвует, как хозяйка. Она держится как хозяйка, смотрит как хозяйка и указания отдает так же. Причем, не только в Греймхау.

Эйвар медленно вскарабкался взглядом по женской фигуре. Идель не обращала на него внимания, теребя тяжелый медальон. Стройная. Сейчас, пожалуй, даже худая. И болезненно бледная. Стоит ровно, как вздернутое копье, глаза блестят – как наконечник под солнцем. Размышляет, просчитывает, не иначе. Челюсти плотно сжаты, но губы расслаблены: довести Идель до состояния, когда ее рот вытягивается в змеиватую нить – значит, нажить себе врага в лице Греймхау.

Так странно, что ее лицом стало в некотором смысле лицо герцогства. Теоданиса редко кто звал герцогом Греймхау – чаще лордом констеблем. Его позиция отстраниться от дочери, оставив ее единоправным представителем правящего здесь дома, была ясна Эйвару.