Первым опасность в полной мере оценил Уратаро Сига. Он спрыгнул со своего сиденья, ухватил под уздцы переднюю пару лошадей встречного дилижанса и принялся успокаивать их — поглаживать и похлопывать по взмыленным шеям, что-то тихонько говорить по-японски.

Постепенно лошади успокаивались, перестали рваться вперёд. Затих и зловещий шорох песчано-каменного «ручейка», сыпавшегося в бездну из-под колёс экипажа. Спрыгнувшие следом Эномото и Асикага, не сговариваясь, ухватились за задние колёса своего дилижанса, пытаясь сдвинуть его ближе к скале, — однако карета была слишком тяжела.

Тут спохватились и другие пассажиры. На помощь из кареты выскочили двое мужчин, ехавшие на откупленных японцами местах, стражники обоих экипажей. Совместными усилиями задние колёса кареты, наконец, удалось немного сдвинуть, и тогда Эномото дал знак Уратаро. Тот осторожно потянул лошадей, оси экипажей расцепились, и дилижансы разъехались.

Опомнившиеся кучера, осторожно заглянув в пропасть там, где на краю дороги остались следы колёс, поспешно отступили подальше и дружно закрестились. А потом наперебой принялись предлагать японцам вином из своих бутылей, дружески хлопать их по спинам, обнимать за плечи.

Эномото, уже знакомый с этим бесцеремонным обычаем европейцев, терпел панибратские объятия и похлопывания с лёгкой улыбкой. Однако, наблюдая за своими соплеменниками, он пришёл к выводу, что те в любой момент могут отбросить руки простолюдинов, сделать какие-то угрожающие движения. Особенно это касалось побледневшего от гнева Асикага, никогда близко не сталкивавшегося с европейцами и их обычаями.

Сохраняя на лице улыбку, он громко по-японски предупредил спутников:

— Господа, не обращайте внимание на проявление панибратства! Это ни в коей мере не проявление неуважения к вам! Так в Европе благодарят людей за помощь. Прошу вас, улыбайтесь и не отталкивайте этих тёмных людей, не знакомых с правилами японской вежливости!

Это распоряжение прозвучало вовремя: итальянцы, простодушно и от всей души благодарившие иностранцев за помощь, уже начали обращать внимание на то, что невесть откуда взявшиеся чужестранцы с трудом переносят их вполне дружеские прикосновения. И даже отталкивают их от себя… Самурайская дисциплина и привычка повиноваться старшим заставила молодых японцев хоть и через силу, но вполне дружески поулыбаться в ответ.

Наконец инцидент был исчерпан, пассажиры обоих дилижансов разошлись по своим местам, кучера поднесли к губам свои рожки — и кареты разъехались. Асикага, поджав губы, перебрался внутрь кареты.

Эномото, устаиваясь на своём прежнем «мостике» поудобнее, на этот раз прихватил с собой из чемодана мощный швейцарский бинокль, и теперь через его линзы с удовольствием рассматривал развернувшуюся слева по ходу движения морскую акваторию. Не исключено, что вон тот далёкий белый клочок, почти исчезнувший за линией горизонта, и есть парус уходящего в обратное далёкое плавание японского клипера, догнавшего их корабль позавчера.

Стоило ли, подумал Эномото, на мгновение отводя от лица окуляры бинокля и смаргивая. Стоило ли высокочтимому правительству допускать столь высокие траты, чтобы передать направляющему в Россию послу утверждённые правительством эскизы парадного мундира вице-адмирала? И не мелочная ли сие опека — сопроводить эскизы приказом непременно заказать мундир в Париже?

Мундир Эномото собирался шить где-нибудь по дороге в Россию — в той же Швейцарии, либо в Берлине. Зачем делать такой крюк? Но приказы не обсуждаются — тем более что возможность побывать в Париже чрезвычайно его обрадовала. Как говорят в Европе, нет худа без добра: визит в столицу Франции даст ему возможность увидеться с Жюлем Брюне — если непоседливого солдата удачи не сманили, конечно, в какую-нибудь новую заграничную авантюру.