Бим оказался неисправимым псом. Несмотря на все свои ухищрения, отец не мог заставить его перестать быть собой — нервной неуправляемой скотинкой. Он воровал со стола продукты, нагло лез мордой во все сумки, не слушал никаких команд, смотрел преданными глазами, и делал все по-своему. Однажды отец решил отучить его воровать конфеты. Взяв несколько штук, он не поленился просверлить в них отверстия, в которые, проявив ювелирную сноровку, насыпал молотый перец. От первой конфеты Бим ошалел и метался как оголтелый. После пережитого шока он стал осторожнее — продолжал воровать конфеты, но слизывал их слой за слоем, пока не добирался до перца. На этот раз отец был побежден. Тем не менее, он сумел сломать волю Бима, но все равно не тогда, когда сам этого ожидал.

Был очередной разнос по поводу моего поведения. Отец, как всегда, начал тихо, затем стал себя накручивать, багроветь, орать — я старалась молчать до тех пор, пока выдержу. Все было, как обычно. Только вдруг неожиданно для нас обоих Бим упал, протянул лапы, глаза его закатились. Отец ошеломленно, уставившись на пса, замолчал. Но Бим не умер. Через несколько минут он пришел в себя. Это был обморок. Постепенно к отцу вернулось самообладание.

— Вот видишь, — сказал он. — До чего ты довела собаку. Ты вообще с ней не гуляешь.

Год спустя, Бим вырвался на прогулке из ошейника и убежал. Он сумел остаться собой.

Находясь внутри этой ситуации, не понимая, как из нее вырваться, не имея достаточно жизненного опыта, я не сознавала, что у отца постепенно развивается сумасшествие. У меня не было сомнений в том, что он изверг и садист, но мысль о том, что он ненормален, не возникала у меня никогда при его жизни. Вероятно, если бы я не нашла в себе в этот год силы вырваться от него, безумие ждало бы и меня. Чувство реальности происходящего постепенно уходило. Отец стал занимать весь мой мир, вытеснив собой все, что было в моей жизни. В этом мире появились своеобразные иллюзии. Так, мне стало казаться, что все можно исправить, если проявить выдержку и милосердие, спрятать поглубже ненависть, показать отцу все свои карты. На некоторое время моим девизом стало «Беззащитность — лучшее средство защиты». Возможно, в некоторых случаях так оно и есть, при наличии определенной порядочности и душевной чистоты. Я сильно просчиталась. Однажды, получив зарплату, я зашла в кондитерскую, купила большой торт, принесла домой и сказала, насколько сумела беззаботно:

— По-моему, нам пора начать новую жизнь. Давай начнем все с нуля. Забудем все, что было. Пусть этот момент будет точкой отсчета, когда все пойдет заново.

— Да? И как ты себе это представляешь? — издевательский тон отца сбил с меня молодую самоуверенность и спесь. Мне расхотелось начинать новую жизнь. Однако, я пыталась зацепиться за эту идею и упорно гнула свою линию — не поддавалась на его участившиеся провокации и скандалы. Кончилось это через несколько дней потерей сознания на работе и больницей.

В больницах мне приходилось лежать довольно часто. Я их воспринимала как санатории, где была возможность заниматься, чем хочешь. А мне по-прежнему хотелось писать. В этот раз, однако, меня охватила апатия. Ничего не хотелось делать, а только спать и думать, как избавиться от отца. Возникла мысль о фиктивном браке. Как ее реализовать — я не имела ни малейшего представления.