На ужин им подали икорку в хрустальной вазочке, обильные овощные салаты на фаянсовых блюдах, мясное и рыбное ассорти, на горячее — баранью котлетку на косточке. Пили холодную водку из запотевшего зеленого графина и пепси–колу. Где–то в половине десятого капитан начал заговариваться, раза два промахнулся окурком в пепельницу. Сергей Иванович только все больше бледнел, да глаза налились бычьим багрянцем.

— Это юг, да? Юг? — спрашивал капитан. — Вот — мечта! Я же северянин. Ни разу не был на юге. Никто не верит. Чесслово. Не верят. Все были, а я нет. Но — служба. Или — или. В прошлый отпуск совсем собрался, да мама заболела. К ней поехал, под Псков. Там грибы, рыбалка. Но — не то. Нет. Здесь — да! Это да!

— Закусывай давай.

— Ты человек, Сергей Иванович. Я вижу. Почему так — увидел и сразу угадал, человек. Да! Я людей вижу. Насквозь. Как рентген.

— Сколько тебе лет, капитан?

— Тридцать. Чего, мало? А тебе?

— Мне пятьдесят два, сынок.

— У-у.

Капитан малость надоел Певунову, и ему никак не удавалось сообразить, почему он сидит с ним целый вечер, хотя ему надо бы сейчас быть дома. Впрочем, не первый раз на него такое накатывало. Все было под рукой у Певунова, чего душа ни пожелает, а сердце ныло иногда неизвестно по какой причине. Он жизнь доживал, а сердце щемило по–молодому, по–щенячьи. Иногда, конечно. Редко.

Зинаида Петровна крутилась в поле зрения. Сергей Иванович доброжелательно на нее поглядывал. Вот удивительная женщина. Продать может хоть отца родного, но не задешево. Нет, не задешево. В цене — ее добродетель.

Капитан поник, устало опустил плечи, тыкал окурком в помидор. Уши алели над ровно остриженной головой. Певунов пожевал балыка. Капитан сидел в неестественной позе, склонившись над столом, того гляди клюнет носом в тарелку. Сергей Иванович нагнулся и увидел, что капитан плачет. Крупные синевато–прозрачные капли струились к подбородку.

— Ты чего? — изумился Певунов.

— Мамка–то померла. Да. В прошлом году. Я уехал, а они возьми и помри. Без меня, без никого. Соседи схоронили.

— Вот что, — сказал Певунов. — Собирайся. Отвезу тебя в гостиницу.

Капитан переборол слабость воспоминания, укрепился на стуле, и сразу стало видно, что это не загулявший мальчишка, а офицер. Глаза сверкнули подозрительно и трезво: что такое?

— Ничего, ничего, — успокоил Певунов. — Отдохнуть, отдохнуть тебе надо с дороги, брат.

Сам он чувствовал прилив сил необычайный. Он боялся подступающей ночи. Ночью его подстерегала бессонница. Уже с год, как он мучился ею. Не спал ночь, две, три подряд, а если и спал, то просыпался на рассвете и подолгу в полной неподвижности со странным томлением в груди разглядывал потолок. Это было почти как смерть.

Капитан чокнулся с ним, обнадежил:

— Все в порядке. Караул не дремлет.

Неожиданно легко поднялся. Певунов понимающе ему улыбнулся, показал: прямо и налево. Потом с некоторой завистью следил, как ловко провинчивается среди танцующих пар только что чуть не уснувший за столом капитан.