Подпоручик Потемкин воспылал страстью к своей государыне — и не заботился о том, чтобы это скрывать. В неустойчивом придворном мире он не боялся ни Орловых, ни кого-либо другого. В своей игре он делал самые высокие ставки. Царствование Екатерины II кажется нам не только долгим и славным, но и прочным — однако тогдашним иностранным послам положение женщины-узурпатора и цареубийцы представлялось очень и очень шатким. Потемкину, который провел в столице немногим более года, предстояло много узнать об императрице и вельможах.

«Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей, — писала Екатерина своему бывшему возлюбленному Понятовскому, который напугал ее намерением посетить Россию. — Последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих». Понятовский все еще любил Екатерину — он будет любить ее всегда — и стремился вернуться к ней. Ответ Екатерины дает самое ясное представление о петербургской атмосфере — и о том раздражении, которое вызывало у нее наивное чувство Понятовского: «Раз нужно говорить вполне откровенно и раз вы решили не понимать того, что я повторяю вам уже шесть месяцев, это то, что, если вы явитесь сюда, вы рискуете, что убьют обоих нас».

Окружая себя великолепным двором, который, как она полагала, ей необходим, Екатерина одновременно вела закулисную борьбу с интриганами. Одно за другим поступали сообщения о новых заговорах, в том числе и в рядах гвардии. Тайную экспедицию, подчинявшуюся генерал-прокурору Сената, все годы ее царствования возглавлял зловещий Степан Шешковский. Императрица постаралась ограничить применение пыток в дознании, особенно в тех случаях, когда преступники сами сознавались в своей вине, но неизвестно, насколько это ей удалось: чем дальше от Петербурга, тем свободнее чувствовали себя блюстители закона. Впрочем, преступников не столько пытали, сколько били и пороли. Штат Тайной экспедиции был крошечным — всего 40 человек (как тут не вспомнить о сети НКВД и КГБ в советское время!), — но все разговоры придворных и иностранцев слушали чуткие уши слуг и солдат, а о выражении недовольства мог донести любой чиновник. Иногда Екатерина приказывала установить слежку за своими политическими оппонентами, а Шешковского была готова принять в любой момент. Тоталитарное государство в XVIII веке было невозможно, но Тайная экспедиция всегда готова была следить, арестовывать и допрашивать — и в первые годы нового царствования работала очень энергично.

Две персоны имели большее, чем Екатерина, право на престол: узник Шлиссельбурга Иван VI и ее собственный сын Павел. Первые заговорщики, якобы умышлявшие в пользу Ивана, были обнаружены в октябре 1762 года, когда императрица отправилась на коронацию в Москву. Двое гвардейцев Измайловского полка, Гурьев и Хрущев, подверглись пыткам и побоям с разрешения Екатерины, но «заговор» оказался простым хвастовством.

Екатерина была хладнокровным игроком: она уравновешивала враждебные партии при дворе и одновременно укрепляла свою безопасность, беззастенчиво подкупая гвардию богатыми подарками. Екатерина сразу дала понять, что, подобно Петру I и герою тогдашней Европы Фридриху II, она сама будет управлять империей. Она стала править Россией с помощью штата секретарей, ставшего фактическим правительством империи. Через два года она заметит 34-летнего Александра Алексеевича Вяземского. Неутомимый, хотя и не любимый подчиненными администратор, он почти тридцать лет будет заправлять внутренними делами империи на посту генерал-прокурора Сената — должность, совмещавшая обязанности современных министров внутренних дел, финансов и юстиции.

Никита Иванович Панин стал ключевой фигурой правительства Екатерины. Этот поборник ограничения самодержавия дворянской думой предложил императрице самой назначить Совет, распустить который она, однако, будет не вправе. Осуществление панинского проекта, с одной стороны, ограничивало бы власть Екатерины, а с другой, сдерживало бы гвардию.