– В таком случае все. Даю установку: стереть предыдущую информацию. Новая вводная: метнись, пожалуйста, до буфета, пока не закрылся, и попроси у Елены Санны бутылочку коньяку. Скажешь, персонально для меня, она даст.

С момента взятого в Столешниковом старта возбужденное оживление, смешочки и откровенный гогот в салоне «Победы» не прекращались ни на секунду.

Тем временем сидящий впереди Барон избавился наконец от своего горба, сооруженного из набитой товаром наволочки, засунутой под новенький финский пинджачишко с плеча ответственного партийного работника, и перебросил его на заднее сиденье.

– Держите, бродяги.

– Что там? – заинтригованно спросил «рулевой» Гога.

– Меховые воротники, столовое серебро, цапки-побрякушки и еще какой-то хлам.

– Вот это я понимаю! Питер – бока повытер! – восхитился Шаланда. – Ну чё я вам говорил? Барон – вор фартовый!

– А я и не сомневался, – с готовностью подтвердил Казанец. – Это все Гога.

– Ты это, Барон… в самом деле… Ежели я вчера лишнего брякнул… то не со зла, а просто…

– Хорош! Откусили и забыли!

– Тебя сразу на Ленинградский?

– Да, сделай такое одолжение, – кивнул Барон и обернулся к сидящей позади троице: – Я в дорогу рыжьё, ювелирку, шмотки брать не стану. Так что вы мне пока часть доли наличманом отслюнявьте, а остальные расчеты в следующий приезд произведем.

– Как скажешь, любезный! Ёршик! Кюпюры у тебя? Скока там набралось?

– Щас посчитаем.

Ёршик порылся в стоящей на коленях сумке, выудил из нее упакованный в газету «кирпич», развернул и профессионально зашелестел дензнаками.

Минуту спустя торжественно озвучил итоговое:

– Без семи червонцев две штуки на круг.

– И это не считая остального прибытку! – присвистнул Казанец. – Не фигово девки пляшут!

– Надеюсь, никто не будет возражать, если в качестве аванса я возьму половину?

– О чем речь, Барон! Ёршик, отстегни человеку его долю!

– Мой тебе совет, Шаланда: картину зашхерьте и временно про нее забудьте. А я пошукаю в Ленинграде, кому сбагрить. Здесь, в столице, лучше бы не светить.

– Как скажешь, Барон. Сегодня ты банкуешь. Тем более я вааще не представляю, кому и за какие тити-мити ее впарить можно. Скока, мыслишь, этот Айвазян стоить могёт?

– Не меньше трех.

– Мать моя женщина! – охнув, закатил глаза Казанец…

Минут через пять «Победа» лихо вырулила на круг площади Трех вокзалов и остановилась напротив центрального входа на Ленинградский. Пока Барон прощался с мужиками с задней парты, Гога услужливо метнулся к багажнику, достал чемоданчик гостя и вручил отбывающему питерцу со смущенно – уважительным:

– Еще раз, Барон! Извини, что я поначалу того… черта в тебе увидел…

– Много текста, Гога. Прощевай. Надеюсь, скоро увидимся.

– Легкой дороги, Барон!

Скинув пассажира, «Победа» снова вернулась на круг и покатила на северо-восток, в сторону родных Сокольников.

Дождавшись, когда ее силуэт скроется в общем потоке машин, Барон подхватил чемоданчик и направился к зданию вокзала. Однако не Ленинградского, как мыслилось подельникам, а Ярославского.

Здесь, отстояв небольшую очередь, он сунул голову в окошечко кассы и поинтересовался:

– Барышня! А когда уходит ближайший до Перми?

– Завтра утром. В 6:15.

– Хм… А до станции Галич?

– Минуточку… Через сорок минут отправляется пассажирский «Москва – Шарья».