Раздалось ворчание.

Ворчание переросло в хрип, потом в раскатистый рык.

Медведь! Здесь жил медведь. Я разбудил его…

Я отступил назад.

Медведь привстал и огляделся. Он был очень удивлен, когда сообразил, что к нему кто-то вторгся. Вот-вот он на меня кинется…

Я в ужасе бросился наутек и из последних сил помчался вдоль скал.

Зацепившись ногой за корень, я обессиленно рухнул на землю. Было ясно, что пришел мой последний час.

Но, обернувшись, я увидел лишь сплошную завесу дождя. Медведя не было. Может, он тоже дрожал от страха в своей пещере?

Я поднялся и продолжил свой путь вдоль скал. Вскоре я набрел на узкую расселину, куда медведю было не протиснуться. Я осторожно в нее проник и дождался, когда глаза привыкнут к темноте; когда я убедился, что новое мое убежище необитаемо, я с облегчением вытянулся на камне.

* * *

Я оставался в этом гроте два дня и две ночи. Выбегал лишь для того, чтобы попить или облегчиться. Дождь все шел и шел, упорный, плотный и неуемный. За два дня его пролилось столько, сколько не выпадает и за месяцы. Во влажных сумерках грота монотонный и унылый шелест воды нагонял плотную беспросветную тоску.

Продолжать путь было бы безрассудно. Я понятия не имел, где нахожусь, притом почва сделалась зыбкой, пейзаж – неразличимым. Все тонуло в неопределенности. Мир превратился в сплошную жижу. Я с тревогой думал о своих вещах, луке, колчане и особенно о мешке, в котором лежали мои пожитки: кремневые ножи, веревки, шкуры и рог с углями. Мне не терпелось вернуть все это.

На третье утро дождь перестал.

Совсем изголодавшись, я высунулся наружу, убедился, что медведя поблизости нет, и покинул свое логово.

Куда меня занесло?

Я попытался собрать воедино свои воспоминания о бегстве, чтобы определить нужное направление. Увы, сделать этого мне не удалось. Что было причиной – провалы в памяти или усталость? Носясь зигзагами средь бури, я очутился на незнакомой территории.

Тревога усугубляла мою слабость. Если быстро не отыщу свои вещи, я пропал.

Я плелся нога за ногу в поисках хоть чего-нибудь съедобного. В этой части леса росли лишь буки, дубы и клены, и ни одного фруктового дерева. О дичи без лука и стрел и мечтать не приходилось.

Ситуация казалась безнадежной.

Ноги в силу какого-то животного инстинкта сами собой продолжали движение. Они были умнее меня и вели по склону к Озеру. Может, оно в нескольких шагах отсюда, а может, мне и за день до него не дойти.

В полдень, дрожа от голода и отчаяния, я опустился под деревом.

И не поверил глазам. Перед моим носом висел заяц. Он был захвачен веревкой, привязанной к кусту, и уже испустил дух. Не задумываясь о том, кто установил ловушку, я извлек из нее зайца.

Наконец-то у меня есть пища. Сырой? Не важно! Вот сдеру шкуру и съем его!

Я ползал на четвереньках в поисках острого камня, чтобы рассечь им шкуру, когда меня накрыла тень.

Я обернулся, задрал голову: великан!

Разъяренный Охотник с палицей в руке замахнулся, чтобы прибить меня.

Я взвыл:

– Нет!

Палица медленно опускалась.

– Панноам!

Палица дернулась в сторону и опустилась на мох, рядом с моей головой.

Великан удивленно посмотрел на меня:

– Почему ты крикнул «Панноам»?

Я понял, что позвал своего отца на помощь. Он враждебно повторил вопрос:

– Почему Панноам?

Я опустил голову, стыдясь назвать причину.

Побагровев от ярости, великан вскинул дубину:

– Жалкий червь, ты взываешь к нему, потому что это твой хозяин! Так он тебя не спасет. Ты обокрал меня, и ты умрешь.

Он замахнулся, и палица уже приближалась ко мне.