Он изобрел не только домашнее животное, но и домашнего человека. Покорность укрепляет позиции. Больше никто не живет свободно. Дитя рождается в путах законов, правил и обязанностей, которым оно должно подчиняться. Где выход, Ноам? Уйти, стереть все, чему он нас учил. Я не люблю предусмотрительность и никогда не полюблю: так велит мне дикая жизнь.
– Но когда мы с тобой встретились, я видел твои силки для зайцев, Барак.
– Расставлять силки – это охота.
– Расставлять силки – это предусмотрительность.
– Буря не позволила мне выйти, и надо было…
– Ты предвидел!
– Поуважительней, мой мальчик! Не забывай, что имеешь дело с покойником.
Барак упрямо противопоставлял прежний деревенский уклад нынешнему. Прежний казался ему естественным, нынешний – противным Природе, ведь люди слишком о себе возомнили. Вместо того чтобы подчиняться физическим ограничениям, весьма легким, они выдумали дополнительные ограничения: общественные, моральные и духовные – множественные и обременительные, замыкающие их в деревне, как в тюрьме.
Однажды мы знатно поохотились. Нам повезло, и мы набили дичи больше обычного: четырех крупных серых кабанов, четырех кабанов с клыками, грозно торчавшими из дымчатых рыл, четырех кабанов, которые даже бездыханными, казалось, были готовы атаковать. Барак ликовал:
– Ну и денек, мой мальчик! Чудная погода, славная охота, знатная добыча. Мы заслужили женщину, а?
Эту фразу он отпускал все чаще. Я всякий раз притворялся, что не слышу, и это его очень веселило.
– Мой племянник глохнет, стоит мне произнести слово «женщина». Вот уж странная болезнь… Беда в том, что без женщины ее не вылечишь.
Сегодня он подтрунивал надо мной пуще прежнего:
– О, кажется, твоя глухота уменьшилась.
Я что-то буркнул. Он от души рассмеялся и сказал:
– Я не жду от тебя скорого ответа, Ноам. Просто еще раз задаю вопрос.
Мы прикорнули под деревом, он проснулся и, потянувшись, воскликнул:
– Неподалеку есть речка. Пойду окунусь. А ты?
По мне, куда лучше лежать на мху, наблюдать за бесконечной муравьиной процессией. А он ушел, мурлыча себе под нос.
День был спокойный и пряный. Барак вернулся довольно скоро и сел рядом; он был абсолютно сухим.
– Ноам, меня чуть не засекли.
– Кто?
– Человек, которого я однажды видел около деревни.
– Каков он из себя?
– Человек в плаще, в просторном черном плаще.
– С седыми волосами и изможденным лицом? Прочесывал овраги и пригорки? Ну конечно! Тибор, отец Нуры.
Я не понимал, почему он здесь оказался, но мне стало неспокойно.
Барак кивнул, сплюнул и тревожно спросил:
– И что он здесь шакалит?
– Он собирает лечебные растения.
– Так далеко от деревни?
– Странно, но почему бы и нет?
Я соврал. Обычно Тибор возвращался из своих походов в сумерках, что ограничивало поле его исследований. Скорее всего, Тибор ищет меня. Эта мысль мне не понравилась, и я ее отверг.
Барак заключил:
– Я от него улизнул. Во всяком случае, он бы меня не узнал.
Я умилялся, когда видел, как дядя заботится о сохранении своей тайны.
– Не волнуйся, Барак, тебе удалась твоя смерть. Я никогда о тебе не слышал. Конечно, воспоминание о тебе волнует и моего отца, и мою мать, но оба они считают тебя мертвым.
Он посмотрел на меня в нерешительности. Я настойчиво увещевал его:
– Лишь я один знаю правду.
Он пожевал губами, прикусил их и пробормотал:
– Конечно нет. |