– Не хочешь ли ты сказать, что мой отец организует нападения на собственных сельчан?

– И нападения, и грабежи. Но не все случаются по его указке. Ведь есть и неподкупные Охотники. Он нанимает других.

– Чудовищно!

– Скорее, расчетливо. Бесспорный лидер – тот, кто тщательно выбирает своих врагов, а затем покровительствует им как лучшим врагам.

Я почесал голову. Я-то считал отца честным и порядочным, а он оказался обманщиком, циником и манипулятором.

Меня возмутила еще одна подробность.

– Кстати, а зачем он забирает часть добычи? Он же ни в чем не нуждается. У него всего полно.

– А что такое быть богатым? Иметь больше своих потребностей. Твой отец всегда мечтал об изобилии.

– Какая глупость!

– Судьба дает нам три возможности, мой мальчик: быть богатым, бедным или счастливым. У богатого больше, чем ему нужно, у бедного – меньше, у счастливого – ровно столько, сколько нужно. Послушай своего дядюшку, который наблюдал за братом: Панноам купается в изобилии, ведь эта дорожка протоптана много лет тому назад. И вот как мне удалось его спасти. Я подслушал пятерых Охотников, которые были тогда с ним в сговоре. Они жаловались, что Панноам обобрал их, что им достаются жалкие крохи награбленного, хотя они рискуют своей шкурой. Не раз они просили увеличить их долю, а Панноам лишь презрительно отговаривался: «Если вас это не устраивает, я знаю и других Охотников. Не думайте, что вы незаменимы!» Охотников возмущал не столько его отказ, сколько высокомерие. Эти скоты видели, что надменный Панноам не только вертит ими как хочет, но и презирает их. В них закипало возмущение, зрела ненависть. Чувствуя, что они вот-вот учинят расправу, я стал за ними приглядывать… Я думал, что они нападут ночью; но им не терпелось с ним разделаться, и, заметив Панноама одного со стадом муфлонов, они, недолго думая, бросились на него, хоть при нем и были собаки. Я случился поблизости и сразу кинулся на крики. Увы, я опоздал…

– Они его едва не убили. Ты его спас…

– Да, но…

Барак упрямо корил себя за слишком позднее вмешательство. А у меня голова шла кругом от его признаний… Предательство отца… верность Барака…

Я схватил его широкую крепкую ладонь:

– Зачем ты его спас? Ты не сторож брату твоему.

– Ты не прав. Он был мне сторожем, когда я был мал. Я стал его сторожем, когда стал слишком большим.

Я был поражен дядиной преданностью.

– Ты вопреки всему любишь Панноама, Барак?

– Конечно.

– Он этого не заслуживает.

– Это ничего не меняет. В детстве моя любовь была слепа; в зрелости моя любовь прозрела; но она остается любовью.

– Это несправедливо.

– Любовь не имеет ничего общего со справедливостью, Ноам.

* * *

В то утро я проснулся поздно; мне казалось, что я спал без сновидений. Зато меня терзали ночные откровения и ломота во все теле; я был вымотан до предела.

Мой день начинался тоскливо: в отношении отца я окончательно лишился иллюзий.

Двуличие Панноама поражало меня. Как ему удавалось руководить деревней, разрешать споры, олицетворять порядочность и говорить о добродетели, когда сам он вел двойную игру? Если я и замечал его стремление к власти, я считал его умеренным и объяснял чувством ответственности. Но эта извращенность, лицемерие, хищность…

Я был его сыном…

И я восхищался им…

Даже любил его когда-то…

Может, я и теперь все еще люблю его?

Я вспомнил про Тибора, который в поисках меня забрел в такую даль, и захотел с ним повидаться.