Вдруг он поднимается из озера во весь свой гигантский рост; раздвигает обеими руками пламя, и оно, отхлынув назад, обращает в них свои остроконечные языки и, катясь огненными валами, оставляет в середине ужасную долину. Потом, распустив крылья, он летит в вышину. Темный воздух, который он давит своей распростертой массой, чувствует непривычную тяжесть, пока он не опустился на твердую землю, если можно назвать землей то место, вечно горящее неподвижным, твердым огнем, как то озеро – текущим пламенем. Цветом оно подобно было растерзанным бокам Пелора, когда силой подземной бури отрывает от него скалу, или раскаленным внутренностям грохочущей Энты, когда она, дыша пламенем, выбрасывает огонь и лаву, распространяя зловонный смрад и окутывая дымом сожженную землю: таково было место покоя, попираемое теперь проклятою стопою Сатаны. За ним следует ближайший его собрат; оба торжествуют, что избежали Стигийских волн, как боги, своей собственной силой, а не соизволением Верховной Власти.

– И эта страна, эта почва, этот воздух должны заменить нам небесное жилище! – воскликнул Архангел. – Вместо небесного сияния будет окружать нас этот унылый мрак? Пусть так; Тот, Кто остался теперь Владыкой, может распоряжаться и повелевать по произволу; быть как можно дальше от Него всего лучше для нас, равных Ему по разуму, равных, которых Он превзошел только силой. Простите, счастливые долины Небес, обитель вечной радости, прости! Привет вам, ужасы тьмы! Привет тебе, Ад! Преисподняя, встречай твоего нового владыку; он приносит тебе непреклонный дух; не изменят его ни время, ни место. Дух живет сам в себе; он может внутри себя из Неба сделать Ад, и Ад превратить в Небо. Не все ли равно, где я буду жить – я останусь все тем же, что есть, а чем бы я ни был, я всегда буду ниже Того, Кто возвысился надо мной только благодаря Своим громам. Здесь, по крайней мере, мы будем свободны. Самодержавный властитель не позавидует этому месту; отсюда Он не изгонит нас. Здесь царство наше будет безопасно, а, по‑моему, царствовать даже в Аду – достойно честолюбия. Лучше царствовать в Аду, чем подчиняться на Небе!

– Но зачем же оставляем мы наших верных друзей и союзников, соучастников нашего бедствия, в безмолвном ужасе на озере забвения? Разве мы не призовем их разделить с нами это злополучное пристанище? Или еще раз, объединившись, не попробуем, что можем мы вернуть в Небе или что еще утратить в Аду? – так говорил Сатана.

Вельзевул отвечает ему: «Вождь лучезарных сонмов, которых никто бы не мог победить, кроме Вседержителя! Пусть раздастся Твой голос, верный залог надежды среди опасностей и страха, голос, так часто воодушевлявший в минуты отчаяния, в разгаре битвы, где она кипела всего ожесточеннее; пусть раздастся этот голос, верный знак к приступу, и легионы твои мгновенно оживут и воспрянут с новым мужеством. А теперь они мечутся в беспамятстве, распростертые на том огненном озере, как мы недавно; они поражены и потрясены. Неудивительно, после падения с такой неизмеримой выси!»

Едва он закончил, как Сатана направляется к огненной бездне. Он откинул назад свой тяжелый щит; массивный, громадный круг висит на его плечах, подобно луне, которую по вечерам Тосканский ученый с Фиезольских высот или с равнины Вальдарно разглядывал в оптическое стекло, стараясь различить новые земли, реки, горы на ее, усеянном пятнами, шаре. Опираясь на копье, в сравнении с которым величайшая сосна, срубленная на горах Норвегии, чтобы превратиться в мачту для величайшего из наших кораблей, показалась бы тростинкой, идет он неверными шагами по горящим глыбам. Те ли это воздушные стопы, какими, бывало, проносился он по небесной лазури! Жгучий жар огненных сводов, духота и смрад причиняют ему тяжкие страдания, но он все переносит и, наконец, достигает берега огненной пучины. Там он останавливается; он зовет свои легионы. То были лишь тени ангельских ликов; они лежали, наваленные друг на друга, словно осенние листья, покрывающие густым слоем Валломбросские ручьи, осененные тенистыми куполами Этрурийских лесов; так густо покрывал берега Чермного моря переломанный бурей тростник, когда Орион яростными ветрами взволновал море, и волны его потопили Бузириса с его Мемфийской конницей, когда он коварно преследовал бывших обитателей Гесема, а те смотрели с безопасного берега на плывущие трупы, колеса, разбитые колесницы врага.