Три клоуна тихонько концертируют. Один из них смотрит на наручные часы. Не картонные, а настоящие.

Алонсо приближается к трио.

— Ну что ж, господа, браво и хм… спасибо за этот неожиданный кошачий концерт. Поскольку маленький свинтус, пославший вас, не желает объявиться, я требую, чтобы вы назвали его имя для того, чтобы… хм… мы могли поблагодарить его за… за эту забавную идею, которая…

Он затыкается.

Ибо, не обратив на него ни малейшего внимания, наши клоуны заводят великую арию тореодора Кармен Бизе (супруги Жоржа).

Бедный Алонсо не знает больше, где алонсить. У него вид герцога не больше, чем у мельницы на рассвете. Застыл посреди салона и вид у него — единственного быка в загоне. Он смотрит! Его ноздри пылают. Он роет землю копытами.

Играют громко! Дребезжат витражи. Медь вибрирует. Чашки для кофе дрожат на своих летающих блюдцах.

Я, вообще-то, люблю арию «Тореодор, пошел на…» Энтузиазм! Но при таком нервном напряжении она подталкивает тебя к сумасшествию. Рвет сосуды.

— Скорей! Скорей! Кто-нибудь!

Это слышится снаружи. Сопровождается топаньем калош. Кричится по-испански!

На пустынной освещенной эспланаде возникает силуэт. Сквозь тонкую сетку, защищающую нас от комаров, виден малый, весь скособоченный, хромающий. Одет по-мужицки: грубый бархат, залатанная рубаха.

Он подбегает к окну-двери и — о, насмешка — стучит по сетке.

— Скорей! Скорей! — говорит он…

Если он не астматик, то почти стал им. Его дыхание производит шум выхлопной камеры пердомана.

Метрдотель торопится поднять сетчатую штору. Человек останавливается на пороге, ошеломленный люксом, туалетами, клоунами.

— Что случилось, Хосе? — спрашивает Инес.

Крестьянин задыхается. Он ошарашен спектаклем и тоже находит его безумным.

— Мертвый человек, — наконец произносит он.

Восклицания присутствующих. Начало паники.

— Что за мертвый человек? — строго спрашивает Дороти с энергией, на которую ее трудно представить способной.

— Я проходил, я его увидел… Там, на свету… У него в спине торчит нож!

Он отодвигается и дрожащим пальцем указывает на место эспланады в тупичке.

Все тянут шеи. Можно различить лежащую массу, лицом к земле и руками, вытянутыми как бы в странном прыжке.

Риканец!

Нет сомнения, я узнаю его блайзер, белые штаны и рыжую шевелюру.

Все собираются выйти.

— Стоп! — бросает сильный голос.

Все застывают.

Это один из музыкающих. Скрипач.

Он положил свой инструмент на столик. Вместо него держит два револьвера. Кольты, громадные, как морские пушки. Он держит под прицелом все общество одновременно.

Его приятель саксофонист подходит к крестьянину. Огромные подошвы клацают по плиткам, как вальки прачек.

Он хватает несчастного за жалкие лацканы его жалкой куртки, и точным толчком посылает его внутрь салона. Крестьянин натыкается на низкий столик, служащий подставкой для большущей китайской лампы. Столик опрокидывается, лампа тоже, вы что же, думаете, она упустит такой случай. Она с удовольствием разбивается. Положительно разлетается на кусочки. Кухарка вдруг вменяет себе в обязанность устроить истерику. Вот она и кричит «А-а-ах, а-а-ах!», всплескивая руками.