Вскоре вышли свидетели, которым я не мог взглянуть в лицо. Роберт и Маргарета Лентц — родители и Мария Лентц — кузина.

— Это должно было кончиться именно таким образом, — начал отец, и он имел в виду вовсе не свое разъеденное водкой горло. — Он так и не стал взрослым человеком. Жил своей собственной жизнью и плевал на семью. Плевал на все и думал, что один такой на свете. Но чтобы чего-нибудь добиться, надо работать. Он этого так и не понял.

Последний раз Лентц видел отца в пятилетнем возрасте, и вопросов к свидетелю ни у кого не возникло.

— С Рольфом приходилось тяжело, — вспоминала мать. — Он водился бог знает с кем, был неуравновешен и легко попадал под чужое влияние. Считал себя художником и на этом основании лез во все сомнительные аферы. Ему не хватало отцовской руки.

У нее самой, к сожалению, на сына оставалось мало времени. Ведь надо было же как-то сводить концы с концами!

О наркотиках мать узнала из газет. Она часто навещала его в исправительном учреждении для несовершеннолетних, и он обещал стать другим.

— Рольф часто повторял, что я буду еще гордиться им, — говорила она.

Повисла пауза. Вероятно, Маргарета Лентц плакала, но я не слышал. Такие матери обычно плачут беззвучно. Я опустил голову, сдерживая слезы. То же самое она рассказывала бы о нем живом, так какая разница?

Кузина Мария знала человека в красной куртке ближе всех. Она работала медсестрой, и пару лет Рольф прожил у нее в доме.

— Он все время пытался покончить с наркотиками, — вспоминала она. — Был бунтарем, нонконформистом и строил большие планы. Ждал, что ему повезет хотя бы однажды. Дальше он пошел бы сам.

Это верно для всех. Но успех приходит к тем, кому он не нужен, кто прекрасно справляется своими силами.

— Но он же занимался германистикой! — удивилась судья.

— Германистикой? — рассмеялась девушка. — Что вы, Рольф не окончил и курса средней школы.

— Обвиняемый утверждает, что два года изучал с ним германистику!

— Это неправда, — возразила свидетельница.

Я был вне себя. Мой толстяк Томас действительно ни на что не годился.

Пришлось выкручиваться. Я объяснил, что Рольф регулярно посещал лекции как вольнослушатель, и я полагал, что он серьезно увлечен наукой. Наверное, он стеснялся открыть мне правду.

— Неужели вы никогда не обсуждали данный вопрос?

— Нет, мы не говорили о подобном, — ответил я.

Они удовлетворились.

— Когда вы в последний раз видели Рольфа? — обратилась Штелльмайер к свидетельнице.

— Примерно за год до его смерти.

Я вздохнул с облегчением и только теперь посмотрел на нее. Она напомнила мне фотографию Рольфа в газете.

— В последнее время у него стало совсем плохо со здоровьем, — заметила девушка.

Я надеялся, что ее слова они пропустят мимо ушей. Так и вышло.

— Рассказывал ли он вам что-нибудь о своих друзьях?

— Нет, об этом мы обычно не говорили. Я знала только, что все его друзья значительно моложе его.

Я кивнул в знак того, что мне известно, каким исключением я являлся.

— Упоминал ли он когда-нибудь имена Джима, Рона и Бориса?

— Нет, впервые о них слышу, — удивилась девушка.

— А об известном журналисте Яне Хайгерере ничего не говорил?

Меня передергивало, когда она называла меня журналистом.

— Нет, но, как я уже сказала, в последний раз мы виделись за год до его смерти.