— Оратор, — проворчал Дмитрий Алексеевич. — Трибун, мать твою… Видала Цицерона? — обратился он к жене.

Та пожала красивым плечом.

— А что? По-моему, он прав. Да ты же сам мне это сто раз говорил, и почти теми же словами. Не понимаю, чем ты недоволен.

— Да как ты не поймешь! — взорвался Дмитрий Алексеевич. — Я говорил это тебе! Тебе, а не в камеру! Это же разные вещи!

Он снова налил себе водки и выпил, как лекарство. Его пухлые щеки раскраснелись, на лбу выступила нездоровая испарина, шея над воротником рубашки приобрела кирпичный оттенок.

— Популизм, — тоном ниже проворчал он. — Хуже нет, когда официальное лицо, представитель власти начинает принародно заниматься какими-то разоблачениями, выпендривается, выносит сор из избы… Делом надо заниматься, а не языком болтать, тогда и будет порядок.

— Ну, не знаю, — сказала жена. — Не хочу с тобой спорить, но, согласись, тебе не пристало обвинять Максима в бездействии. Ты сидишь у себя в кабинете и перебираешь бумажки, а он тем временем идет в огонь.

— Тьфу, — с горечью промолвил Дмитрий Алексеевич. — В огонь он идет… Морду себе пеплом любой дурак может испачкать. Я же говорю, популизм чистой воды. Вот уж не думал, что даже ты на это клюнешь. Чертов прощелыга, авантюрист! Ты хотя бы понимаешь… — Он оборвал себя на полуслове и безнадежно махнул рукой. — А, что ты можешь в этом понимать!

— Ничего, — невозмутимо ответила жена. Голос у нее был чистый, хорошо поставленный и как нельзя лучше соответствовал ее внешности — яркой, идеально сохранившейся, но какой-то замороженной. — Ни-че-го! — повторила она по слогам. — И понимать не хочу. Твоя работа — не моего ума дело…

— Естественно, — испытывая почти непреодолимое желание затеять ссору и тем самым хоть на ком-нибудь сорвать злость, сварливо перебил ее Вострецов. — А то как же! Зачем это тебе — разбираться в моих проблемах? Ты и без того живешь как в сказке. Вернее, как в анекдоте. «Откуда ты деньги берешь?» — «Из тумбочки». — «А в тумбочку их кто кладет?» — «Я». — «А откуда ты их берешь?» — «Так из тумбочки же!»

Он чувствовал, что напрасно затеял этот разговор. Жена тут была ни при чем, и попрекать ее деньгами, пожалуй, не стоило. Равновесие в их семье было достаточно устойчивым, и все-таки Дмитрий Алексеевич чувствовал, что так некстати пришедший ему на ум старый еврейский анекдот запросто мог это равновесие нарушить. Раньше он никогда не опускался до столь мелочных оскорблений, но сегодня в него будто дьявол вселился. Виновата в этом была жара, да еще вездесущий дым, но Вострецов отлично понимал, что если жена решит отомстить, то отомстит она не жаре и не дыму, а ему, Дмитрию Алексеевичу Вострецову. Мстить жена умела просто превосходно, коготки у нее были острые, и при этом ей всегда удавалось каким-то непостижимым образом сохранять хладнокровие и манеры великосветской дамы.

И она отомстила.

Обычно она давала вареву хорошенько отстояться в горшке и наносила ответный удар спустя несколько часов, а то и дней, когда Дмитрий Алексеевич уже забывал о ссоре и не ожидал нападения. Но сегодня акция возмездия последовала незамедлительно — очевидно, жара и дым дурно повлияли не только на Дмитрия Алексеевича.

— Право же, — своим кристально чистым контральто произнесла жена, — ты сегодня превзошел самого себя.