Знания представляли моральную угрозу и потенциальное искажение познания.
Пальцы Императора коснулись виска лежавшего без сознания примарха. – Но ты видел такое устройство.
Аркхан Лэнд кивнул. – В богохульных текстах, погребённых в Гексархионских хранилищах, оно называлось cruciamen.
Никак не прокомментировав услышанное, Император продолжил сканирование кончиками пальцев.
– Я никогда не видел его вживлённым и работающим, – признался Аркхан. – И никогда такую мощную модель, ни в стазисном поле, ни в хранилище. Устройства в закрытом подземелье были намного примитивнее этой конструкции.
– Я ожидал подобное.
– Зачем в Вашей бесконечной мудрости вы вживили это устройство в примарха?
– Я не делал этого, Аркхан.
– Тогда… к великому стыду признаюсь, что не понимаю, на что смотрю, Божественный.
– Двенадцатый и его легион называют их “Гвозди мясника”. – Император продолжал изучать информацию на экранах. – Ты смотришь на изменения моего оригинального шаблона Двенадцатого. Точнее говоря, ты смотришь на изменения примитивного гения. Перед этим осмотром я полагал, что улучшения, полученные Двенадцатым на Нуцерии, являлись источником его эмоциональной нестабильности. Моя гипотеза состояла в том, что они стимулировали в Двенадцатом чувство вечной, но, в конечном счёте, искусственной ярости. Но всё наоборот. Изменив краевую долю и островковую область мозга, хирурги нарушили умение Двенадцатого регулировать любые эмоции. Также они перестроили его способность получать удовольствие от любых чувств, кроме гнева. Только эти химические и электрические сигналы свободно перемещаются в его мозгу. Всё остальное или полностью подавляется или изменяется, чтобы причинять невыносимые страдания. То, что Двенадцатый до сих пор жив – свидетельствует о выносливости моего проекта примарх.
– Его собственные эмоции причиняют ему боль?
– Нет, Аркхан. Всё. Всё причиняет ему боль. Размышление. Чувство. Дыхание. Единственная передышка, которой он обладает, заключается в изменённом неврологическом удовольствии из химикатов гнева и агрессии.
– Как мерзко, – произнёс техноархеолог. – Извращение познания, а не очищение.
Император продемонстрировал только бесстрастный интерес. – Такая перенастройка физиологии, конечно, мешает высоким функциям мозга Двенадцатого. Весьма хитроумное устройство, учитывая его примитивность.
– Вы можете удалить его?
– Конечно, – ответил Император, всё ещё продолжая смотреть на экраны.
Аркхан изо всех сил постарался скрыть удивление. – Тогда, Божественный, почему вы не удалили его?
– Вот почему, – Император положил обе руки на голову Ангрона, кончики пальцев одной касались виска и щеки примарха, а другой покоились на бритой голове, где усики-кабели соединялись с плотью и костью. Изображения на экранах сразу сменились более чётким отпечатком прочного толстого черепа несчастного с грубой кибернетикой и шрамами на кости от глубоких хирургических лазерных разрезов.
– Видишь? – спросил Император.
Аркхан видел. Усики глубоко укоренились в плоти мозга, они пронизывали нервную систему и спускались вдоль позвоночника. Каждое движение должно было причинять примарху сильную боль, стимулируя злобу и гнев.
Что ещё хуже, краевая доля и островковая область мозга были не просто разорваны внедрением механизма, их хирургически атаковали и удалили ещё до имплантации. Вбитое в череп устройство не разрушило эти части мозга, а заменило их. Внутреннее сканирование показывало уродливую чёрную кибернетику на месте целых участков мозговой ткани примарха.
– Они – единственное, что сохраняет ему жизнь, – сказал Аркхан.
Император убрал руки с черепа спящего примарха. |