— Не бойтесь, великие, — негромко сказал Амрек, — я здесь из уважения к обычаям, не более. Я ни о чем не прошу вас, ибо точно знаю, что вы ничего мне не дадите.

Он думал о мальчике, в праздничное утро кромсавшем свою плоть ножом, неумело и остервенело. Боль, отвращение и ужас. Та рука, рука в ее слоистых серебряных чешуях, которую он полосовал снова и снова, умоляя черных богов принять его кровь, но снять с него проклятие змеиной богини. Его крики взлетали под крышу и отражались от нее эхом, превращавшим их в один долгий вопль. Потом явился Орн, любовник его матери, живой ужас и презрение, а потом чешуя отросла снова, даже не прикрыв рваные шрамы.

Амрек коснулся своей руки, скрытой черной перчаткой, с темно-синим камнем в перстне, неумолимо охватывающем слишком толстый мизинец. Уже в восемь лет он знал, как могущественна Повелительница Змей и как мало любят его боги Дорфара.

— Вы не любите слабых, — укорил он их.

Даже их тень сокрушала его, давила на него, уничтожала его.

Он раскрыл глаза и увидел фигуру женщины, стоявшей лицом к нему на той стороне широкого, вымощенного плитами двора. В луче света ее изящно накрашенное лицо было белым пятном, как и ее поблескивающая шея и руки. Он ощутил аромат духов, перебивающий запах храмовых благовоний.

— Я же запретил вам пользоваться этим притиранием, — раздраженно сказал он.

— Правда, Амрек? Я и забыла.

Он взглянул на богов.

— Вот так. В день битвы моя мать предстает передо мной с белым лицом моего врага. Чего вы хотите?

— Мне нужен транспорт и свита. Я намерена покинуть Корамвис.

Он повернулся к ней лицом. Она улыбалась, но в ее глазах плескался страх, хотя она очень старалась скрыть его.

— Мне понадобятся услуги вашей гвардии, мадам. Для войны. Я не могу выделить вам опахальщиков.

— Тогда я забираю своих придворных дам и еду одна.

— Не смею задерживать. Желаю успешно пробиться сквозь давку у городских ворот.

Теперь в ее глазах плескался яд — и в его тоже. Каждый видел в другом телесное сходство, но ни капли духовного.

— Какой пример вы подадите армии Корамвиса, мадам! Королева бежит через задние ворота, когда военачальник выезжает из парадных!

— Ты! — выплюнула она. — Военачальник! Командующий! Тебе не место ни на войне, ни на троне! Тебе следовало бы стать жрецом, сын мой, которые только и делают, что тянут руки к богам и умоляют их о пощаде, — она помолчала и потом выговорила с чем-то большим, чем простая злость: — Человек с Равнин убьет тебя, Амрек.

Он почувствовал, как вся кровь отхлынула у него от сердца — не от ужаса или удивления, но от безупречности предзнаменования, сорвавшегося с ее губ.

— Да, матушка, — сказал он, — я давно знал, что он принесет мне смерть. Я избегал его. Теперь обстоятельства лишают меня возможности бежать. Да и вас, судя по всему, тоже.

— Трус! Ты смирился со своей гибелью и стараешься увлечь за собой столько людей, сколько сможешь!

— Похоже, день, когда вы разделили ложе с Редоном и зачали меня, все-таки оказался несчастливым.

Он пошел прочь, но она окликнула его, и ее голос внезапно стал безумным и срывающимся от волнения:

— Подожди!

— Хорошо, мадам, — он остановился, не поворачиваясь к ней. — Я жду. Только зачем?

— Чтобы услышать от меня всю правду, — выдохнула она.

Когда он повернулся к ней, то увидел в ее глазах знакомое выражение. Именно оно стояло в них, когда она сказала ему, что единственная женщина и единственный мужчина, которые ему дороги, любят друг друга наперекор ему.