Последний бык истек кровью.

Голубоватый дымок поднимался вверх, белый на темном небе.

«А если в предстоящем бою Амрек падет, я возьму Совет в свои руки», — подумал Катаос — и почувствовал на себе острый взгляд короля.

— Где же Крин, мой повелитель? — быстро спросил он. — Вы рассчитываете, что войска Речного гарнизона присоединятся к нам здесь?

— Я оставил Крина охранять город, — отозвался Амрек. Его голос был совершенно бесцветным, пустым.

«Он уже простился с жизнью, — решил Катаос. — Он думает, что Ральднор убьет его».

— Но, мой повелитель, Крин не свободен от подозрений. Если он откроет ворота неприятелю…

В глазах Амрека сверкнула крохотная искорка жизни.

— Ты такой же слепец, Катаос, как и я. Для меня большое утешение знать это.

Из ворот на холме хлынули дорфарианцы, усеяв склон своими сверкающими каре. Солдаты смеялись и злословили. Если это и была равнинная армия, как же ей удалось дойти так далеко?

— Неужели для того, чтобы прихлопнуть муху, нужен жернов? — ярились закорианцы.

Однако никаких новых команд не поступало. Бесчисленная масса солдат двинулась к равнине, а с высоты послышался голос первых дорфарианских катапульт, плюющихся огнем. Сухие деревья немедленно занялись. Долину затянул дым. С внезапным криком первые ряды дорфарианской кавалерии сломались и галопом поскакали вниз, в этот туман. Сомкнув копья, за ними устремилась пехота, а замыкали строй колесницы.

Амрек ощутил, как чудовищная судорога движения подхватывает его, увлекая за собой. Вокруг колыхалось бескрайнее море сверкающих солдат, кричащих во всю мощь своих глоток и несущих его в пылающую тьму садов.

— Хай-йя! Хай-йя! — подхлестывали скакунов возничие.

Дым плотной вуалью окружал его лицо.

Солдат слева от него, внезапно вскрикнув, рухнул замертво, хватаясь руками за стрелу, торчащую из шеи. Амрек не мог отвести от него глаз.

Воздух прорвали новые сгустки огня, освещая себе путь. Амрек увидел желтоволосого человека, несущегося из мглы навстречу ему с оскаленной маской вместо лица и занесенным мечом.

«Мой первый степняк, — подумал он. — Первый степняк, которого я вижу так близко». Но нет, это было не так. Ральднор, его брат, тоже был с Равнин. И та беловолосая девушка, погибшая в самом прямом смысле от его прикосновения, как будто он был воплощением ее смерти. Как Ральднор был олицетворением его собственной гибели. «Этот человек, летящий на меня — это он должен быть Ральднором, несущим мне гибель», — подумал он неожиданно. Но лицо было незнакомым, а занесенный меч уже стремительно опускался на него.

Кто-то из его гвардейцев сбил степняка с ног. Тот повалился прямо под колеса.

Королева сидела в кресле, ломая руки от ярости и досады.

Амрек.

Ее снедала невыносимая ненависть к собственному сыну, сводила когтистая судорога ярости при воспоминании обо всем — как она носила его, мирясь с бесчисленными неудобствами и утратой красоты, ушедшей в угоду его нуждам, как в муках и унижении рожала его, как развернула пеленки и увидела непоправимую насмешку, клеймо Ашне'е.

Ей было все равно, что она окончательно растоптала его. Она никогда не видела в нем человека, это шло вразрез с ее удобствами.

Сегодня, представлялось ей, он умрет, и после его смерти перед ней разверзнется пропасть. Трон могут занять сыновья других, младших королев, а на их головы вкупе с головами их матерей она обрушивала весь свой яд, всю свою злобу — с того самого утра, как стала женой Редона. Она представляла, что они сделают с ней, как только тело Амрека ляжет в усыпальницу королей. Она уже ощущала на губах вкус яда, чувствовала удушающую бархатную подушку на своем лице.