Пертений медленно, с трудом кивнул отяжелевшей головой. Закрыл глаза, потом с усилием снова их открыл.

— Смертные ищут славы, — философски сказал он, — не понимая, что все это значит. Ей нужен… защитник. Человек, который будет их держать на расстоянии.

Разумеется, это было правдой. Криспин решил не говорить, что секретарь и историк, став признанным любовником, может оказаться сдерживающим фактором и обеспечить ей защиту. Вместо этого он пробормотал, чтобы выиграть время:

— Знаешь, некоторые заказали хиромантам любовные заговоры.

Пертений сделал кислую мину.

— Фу! — сказал он. — Магия. Это грех.

— И это бесполезно, — прибавил Криспин.

— Ты точно знаешь? — спросил его собеседник. Его взгляд на мгновение прояснился.

Внезапно осознав необходимость быть осторожным, Криспин ответил:

— Клирики нас учат, что это так, друг. — Снова почувствовав раздражение, он прибавил: — Во всяком случае, ты когда-нибудь видел, чтобы Ширин бродила по улицам до рассвета против своей воли и желания, с распущенными волосами, вынужденная идти туда, где ее ждет мужчина у дверей своего дома?

— О, Джад! — с чувством произнес Пертений и застонал. — Головная боль и страсть — чудовищная смесь.

Криспин подавил улыбку. Он снова выглянул в приоткрытое окно. Воздух был прохладным. Улица внизу — пустынна и тиха. Он решил уйти и подумал, не попросить ли дать ему провожатых. Небезопасно ходить по Городу ночью одному, а его дом довольно далеко отсюда.

Он сказал:

— Тебе надо немного поспать. Мы можем поговорить в другой…

— Ты знаешь, что в Саврадии поклоняются зубру? — внезапно спросил Пертений. — Об этом пишет Метракт в «Истории родианских войн».

И снова Криспин ощутил вспышку тревоги. И еще сильнее пожалел, что пришел сюда.

— Я помню Метракта, — небрежно ответил он. — Меня заставляли учить его наизусть, когда я был маленьким. Тоска зеленая.

Пертений обиделся:

— Ничего подобного, родианин! Прекрасный историк. Образец для моих собственных произведений.

— Прошу прощения, — быстро ответил Криспин. — Он… э… очень плодовит, конечно.

— Всеобъемлющ, — поправил его Пертений. Он снова закрыл глаза и заслонил их рукой. — Это ощущение пройдет? Жалобно спросил он.

— Утром, — ответил Криспин. — Когда выспишься. Вряд ли можно сделать что-то еще.

— Меня будет тошнить?

— Конечно, это возможно. Хочешь постоять у окна?

— Слишком далеко. Расскажи мне о зубре. Криспин вздохнул. Пертений снова открыл глаза и уставился на него.

— Нечего рассказывать. Или слишком много. Как это можно объяснить? Если бы я мог выразить все словами, то не был бы мозаичником. Он, как олени, и кролики, и птицы, и рыбы, и лисы, и хлеба в полях. Я хотел поместить их всех на моем куполе. У тебя здесь лежат наброски, секретарь. Ты можешь увидеть всю картину. Джад создал мир животных, как и мир смертных людей. Этот мир лежит между одними стенами и другими, между западом и востоком, под рукой и оком бога.

Все это правильно, но не правда.

Пертений попытался сделать знак солнечного диска. Он явно изо всех сил старался не уснуть.

— Ты сделал его очень большим.

— Они большие, — ответил Криспин, стараясь не выдать голосом раздражения.

— А? Ты видел его? И Родиас тоже там, наверху? «Мой купол», — сказал ты.