Повелитель Фроствинга возродился в виде коллективного разума.

Грифон поднялся, а Тереза в страхе застонала. Григорий прижал ладонь к ее губам, но опоздал. Снова все взгляды обратились к нему. Даже глаза моргали в унисон. Даже брови у всех одинаково нахмурились.

— А еще объясни, откуда он знаком с этой женщиной?

Все они до единого говорили с интонацией, свойственной Франтишеку, — может быть, потому, что он являл собой острие клина, но Григорий удивлялся тому, почему лидер этого одноголосого хора не узнает его. Наверняка воспоминания Петера Франтишека были открыты тому, кто сотворил грифона. А если по какой-то причине они были закрыты, сам Фроствинг мог уже давным-давно оповестить своего господина о существовании Григория.

Следующие же слова демонического создания только укрепили уверенность Григория в том, что между господином и слугой существовала некая недосказанность.

— О великий, о мой достославный создатель! — начал Фроствинг в подобострастной манере. — Я вынужден признаться в полном неведении на сей счет. Это такое потрясение для меня, мой повелитель! Я видел, как вы умирали, потому и принялся за осуществление вашего великого и славнейшего замысла, и ни разу я не позволил себе обернуться и посмотреть, а вдруг что-нибудь не так, как ему следовало быть? Даже не возьмусь толковать, как это вы вдруг появились здесь душой… — грифон махнул крылом в сторону тех, кто стоял клином, — …и телом. — Тут грифон махнул крылом в сторону Николау. — Если пожелаете, я могу убрать этого никчемного с ваших глаз долой в одно мгновение!

Григорий не знал, что удручает его сильнее: наглая ложь того, кто, по идее, был верным слугой своего повелителя, или огоньки, которыми зажглись глаза каждого из тех, кто стоял напротив него.

— Нет, мой милый Фроствинг, — проговорили они нараспев. — Пока не нужно.

Грифон поклонился и попятился, но не ушел.

— Похоже, я должен знать тебя, — вновь хором заговорил людской клин. — Похоже, мне должна быть известна и причина того, почему ты находишься здесь, но вот этот, — тут все указали на Франтишека, включая и его самого, — хоть и самый достойный из всех по форме, но он лишен всяких воспоминаний. — Все взгляды устремились к грифону. — Но я требую ответа еще на один вопрос.

Фроствинг приобрел еще более униженный вид, но Григорий чувствовал: под маской подобострастия бушуют совсем иные чувства. Что же задумал этот каменный плут?

Взгляд легиона глаз вернулся к Григорию.

— Известно ли тебе, кто мы такие, о мое драгоценное тело?

Что-то было в их взгляде такое, от чего у Григория мурашки по коже побежали. Он шагнул в сторону, заслонив собой Терезу, и встретился взглядом с Франтишеком.

— Я знаю, кто я такой. Я — Григорий Николау. Я — это я и никто иной.

Хор одноголосо рассмеялся. Даже Фроствинг позволил себе негромко хихикнуть, но стоило стоявшим клином людям зыркнуть в его сторону, и он тут же заткнулся.

— Ты — это не ты, а скорее я, Григорий Николау. Каким образом я пережил свою смерть и стал тобой, вызывает у меня определенный интерес, тем более что время твоего появления столь дивно совпало со временем моего пробуждения. Мне также любопытно узнать, как ты прожил все эти годы. О да, милый мой я, нам о многом надо будет потолковать.

Франтишек потер подбородок, но, что удивительно, остальные этого не сделали.

— Многое надо будет обдумать.

Григорий подозревал, что его скорее всего изгонят с этого сборища, но пока это не произошло, он хотел кое о чем узнать.