«Возненавидь себя прежнего и возгордись собой — таким, каким ты стал!» Теперь Григорию стал лучше понятен смысл этих слов Фроствинга, хотя он не мог понять, чем бы они могли ему помочь.

— Моя дочь, от которой меня отделяют века, также сыграет свою роль, ибо она также несет в себе мою кровь, хотя она по силе уступает твоей. — Михаси дружно почесали подбородки. — Да, она сыграет сразу несколько ролей. Во-первых, она проследит за переносом. Подобное к подобному… это я уже говорил. Затем… затем… пожалуй, когда я обрету единство духа и тела, я возьму ее себе. Будет забавно поглядеть, каких детишек она народит на свет в ближайшие несколько веков. В них будет столько моей крови, что они смогут принести немало пользы и позабавить меня.

Что бы сейчас ни сказал Григорий, никакими словами не смог бы он выразить все, что думал о мерзком колдуне и о том, что тот замыслил. Он расправил плечи в надежде, что его магический дар все же вернется к нему, но добился только того, что его попытки привлекли внимание Михася.

— Не пойму, что ты так сопротивляешься? Другие явились ко мне с радостью, некоторые даже сами умоляли принять их. — Все носители духа Михася широко улыбнулись. — Ведь я всегда готов оказать помощь всем, кто попал в беду. Я с радостью исполнил их желание, теперь им больше не одиноко, не страшно.

В попытке потянуть время Григорий спросил:

— Давно ли? С каких пор ты…

— С каких пор я вернулся в духе? Вскоре после того, как первый из тех, в ком жила моя частица, вошел в ворота, которые охраняет мой верный слуга Фроствинг. Но я был и пока остаюсь пленником этого дома. Я частица замершего времени, которое существует только для тех, кто входит в ворота. Эти ворота переносились с места на место стараниями моих детей. — Он указал на Терезу. — Мои дети вложили немало трудов ради того, чтобы этот день настал. И я не вправе разочаровать их.

«Даже несмотря на то, что они действовали невольно и даже против своей воли?»

Григорий с новой силой возмутился наглости своего второго «я». То зло, что являл собой Михась, лежало пятном и на его душе, несмотря на то, что их душераздирающая разлука произошла несколько столетий назад. «Все эти жизни загублены ради этого чудовища! Фроствинг — и тот благороднее его!»

— Из всех них только ты должен по-настоящему мечтать о возвращении, Григорий Николау. Забавное у тебя имя, но какое-то слишком простое. Ты — это я телом и душой, пусть душа так долго странствовала вдали от тела. Неужели ты не мечтаешь снова стать единым целым? Неужели не чувствуешь, сколь оправдано наше слияние? Неужели тебе не понятно, как это важно — чтобы это произошло?

Ужас состоял в том, что Григорий и понимал это, и чувствовал. Некая часть его все больше желала быть принятой в целое, познать полноту бытия, которой ему всегда так не хватало. Но что еще ужаснее — его желание было продиктовано не только тем, что они с Михасем были связаны, а и тем, что на протяжении нескольких столетий он страдал от одиночества и не мог жить, как другие люди.

— Пора, Фроствинг, — негромко произнес хор Михасей, по всей вероятности, приняв молчание Григория за знак согласия.

— Слушаюсь, мой господин.

Звук голоса грифона словно разрушил гипнотический транс, в который успел впасть Николау. Григорий не заметил, когда вернулся Фроствинг, но именно тон его голоса заставил Григория очнуться. В голосе Фроствинга звучало поражение.

Григорий обернулся. Грифон сидел в одном конце рисунка, покрывавшего пол. Напротив него стояла Тереза. Вместе с Григорием и компанией, являвшей собой коллективный разум Михася, они образовывали правильный многоугольник, центром которого была спираль из слов.