Горе, горе и вам, помощники, духом слабые, неудачливые! Не ребенка родите вы — зверя с красной пастью ощеренной! Не дитя будете нянчить — зверь-сурок с рыжим хвостом будет плакать у вас в колыбели! Будет, будет вам ужас!

Ах, стряхнуть бы все это, забыть… откуда тут звери с хвостами… мелкий дождь, асфальт и гранит, и дворцы белеют колоннами… какие тут звери… вечеринки, вино и друзья… какие тут духи… — а он все прислушивается к чему-то.

Главное чудище, перестань вредить! Ты клыки заострил, ты движешь хвостом, спину выгнул, раздул живот — лежа усмирись, сидя усни!

Перестань вредить, чудище.

Теория автомобильных катастроф

BEGIN

БЕГИН МАССИВ ЛЮДИ БЕГИН АЛФАВИТНЫЙ ПОИСК ПЕЧАТАТЬ ПОДМАССИВ РАППЕ ЕНД ЕНД

Толстые линзы очков близоруко склоняются к перфоратору. Неуклюжие толстые пальцы тычут в клавиши. Скрип за дверью — он судорожно прячет перфокарту в карман пиджака. Балансируя тучным телом, громко сопя, на цыпочках идет к двери, осторожно выглядывает. Будто нет никого… померещилось.

Машина жадно глотает карты. Дробный треск скоростной печати, и щелястая пасть выплевывает полосу белой бумаги.

Снова скрип и шорох за дверью. Он едва успевает из пасти машины вырвать бумажный язык, скомкать, сунуть в карман. А снаружи, на мягких лапах, кто-то подходит к двери и, затаившись, ждет. Потом тихонько скребется, приоткрывает дверь. Неожиданно высоко, над притолокой, просовывается голова — любопытная лисья мордочка — и поет гнусавым голосом Бабы-Яги:

— Ай, шалун, ай, негодник! Вот штанишки спущу! — Ниже головы на пол метра появляется грозящий указательный палец. — Остается работать вечером, а заявочка где? А как выпустят в коридор собачек, что тогда с шалунишкой будет? — В дверь просовывается, наконец полностью, длинное костлявое тело и уже не поет, скрипит: — Так что десять минут на сборы, и домой, баиньки!

— Я сейчас… как же так… я нечаянно. — Он смущен, суетится, запихивает бумаги в стол. Его щеки багрово краснеют, и потеют линзы очков.

Смятый бумажный клок громко хрустит в кармане. Ужас как громко. Тот слышит, наверняка слышит… вот сейчас запоет: «А что у шалунишки в карманчике, покажите скорей доктору».

Но костлявое тело частями удаляется в открытую дверь. Мягкое шлепанье лап становится тише, дальше. Скрипнула дверь на лестницу.

У него еще пять минут. Достает, расправляет бумагу.

РАППЕ ГЕНРИХ ИВАНОВИЧ НЕМЕЦ С ПЛОСКИМ МОНГОЛЬСКИМ ЛИЦОМ ПЕРЕКОРМЛЕННЫЙ В ДЕТСТВЕ МАЛЬЧИК КЛИЧКА ТИХИЙ АМЕРИКАНЕЦ СЛУЖЕБНЫЕ ДАННЫЕ ПО СПЕЦИАЛЬНОМУ КОДУ

Снова жар заливает лицо, и опять потеют очки. В близоруких глазах слезы. За что они его так? Почему каждый день издеваются?.. Блок-программу ни разу без коробки конфет не принес… и берут, улыбаются, радуются… и тут же отвернутся, хихикают.

Набирает код замка на двери. Дрожат пальцы. Наконец щелкает.

А навстречу опять тот, с лисьей мордой, теперь марширует, громко стуча каблуками. Командует сам себе:

— Налево-о… кругом! — поворачивается и марширует рядом.

— Молодцом, молодцом, собрался! По-солдатски, по-нашему! — И поет бабьим голосом: — Вот идет солдат!.. Вот идет маршал!.. Вот идет Суворов! Ту-ру-ру! — Поворачивает круто направо и скрывается за железной дверью.

Снизу, с лестницы, — новый звук. Снова мягкое шлепанье, но уже многолапое, дробное, и цоканье по камню когтей.

Он, прижавшись спиной к стене, уступает дорогу овчаркам и небритому человеку в фуражке с зеленым околышем. Пять собак — для пяти этажей, для пяти бесконечных пустых коридоров, освещенных мигающим призрачным светом.