— Но его труп был?

— За кого вы меня принимаете, Самойлов? — поморщился подполковник. — Я с трупами не имел дела. Но думаю, трупа не было.

— А отчет, как это случилось, был?

— Отчет наверняка был.

— Мне нужна ксерокопия.

— Зачем вам это?

— Дело, видите ли, чисто гуманитарное. Родственники хотят иметь могилу. Если могилы нет, хотят знать, почему нет.

— История очень темная. — Подполковник сделал паузу, отслеживая взглядом прошедшего по дорожке молодого человека с сигаретой в зубах. — У меня были потом неприятности, да и не только у меня. Вообще у всех, кто имел дело с Хейфецом, всегда были неприятности. От души советую: не лезьте в это дело.

— Что бы вы сказали, — Александр Петрович с удивлением заметил, что копирует интонации Хейфеца-младшего, — о тысяче зеленых?

— Это что, взятка? — деловито осведомился Кречетов.

— Взятка?! — В голосе адвоката прозвучало безграничное удивление. — Так это правду говорят, что вы у них еще работаете?

— Бросьте вы ваши шуточки. Конечно же нет.

— Тогда о какой взятке вы говорите? Просто плата за работу в архиве.

— В том-то и штука, что дело Хейфеца — не архивное. Я думаю, оно не закрыто, я даже уверен в этом.

— Столько лет — и не закрыто? Ведь и вашего КГБ уже нет!

— КГБ нет, а дело есть. Вы же не ребенок, Самойлов. Режимы меняются, а служба безопасности остается.

— Ну раз так, пусть будет полторы тысячи.

— С вами не соскучишься, — ухмыльнулся подполковник. — Обещать ничего не могу. Позвоню.

Через два дня в том же скверике и на той же скамейке Александр Петрович получил увесистую пачку листов ксерокопии.

— Девятая папка, — коротко пояснил подполковник. — Последний год жизни.

Адвокат с первого взгляда оценил товар как первосортный и без колебаний выложил условленную сумму, по-братски разделив с подполковником испрошенные для этой покупки у Хейфеца три тысячи.

Дома, исследуя добычу, он разложил документы на три кучки. В первую попала банальная полицейская рутина: ежемесячные отчеты осведомителя из числа научных сотрудников, выдержки из телефонных разговоров и записей подслушивающих устройств и прочее в том же духе. Здесь же оказалась копия служебной записки майора Сапсанова, который «вел» Хейфеца, о его аресте, если, конечно, то, что произошло, можно назвать арестом.

Во вторую стопку легли бумаги, относящиеся к научной стороне дела: заявление, то бишь донос, одного из сотрудников Хейфеца и два экспертных заключения, сделанные авторитетными учеными по запросу КГБ. Их опусы были для адвоката китайской грамотой, но конечные выводы отличались простотой: создавая экспериментальную установку, доктор Хейфец, при попустительстве академика Сахарова, сделал, по первому заключению, не совсем то, что требовалось, а по второму — совсем не то.

Третья группа бумаг содержала разрозненную и скудную, но совершенно неожиданную информацию: Хейфец занимался кабалистикой и был причастен к восточным эзотерическим учениям. В частности, он имел переписку с величайшим знатоком кабалы Бен Шефиром, и даже всесильному КГБ не удалось добыть копии ни одного из писем.

По окончании сортировки в руках адвоката осталось четыре листка, которые нельзя было отнести ни к одной из трех групп и вообще соотнести с чем-нибудь разумным. Это были показания сотрудников лаборатории номер шесть, то есть циклотрона, работавших в ночные смены. Они утверждали, что видели призрак Хейфеца, и даты на их показаниях стояли недавние.

Что бы за этим ни крылось, Кречетов оказался прав: дело Хейфеца не закрыто.