Он дернулся, издал стон, перешедший в булькающий хрип. Я высвободил Вздох Змея и бросил Рорику.

– Почисти, – велел я, потом нагнулся и сорвал с рук Колфинна шесть браслетов: два золотых и четыре серебряных, один из них – инкрустированный гранатами. – Сними с него пояс, – приказал я Рорику.

Мы забрали у людей Гутфрита все ценное: лошадей, монеты, кольчуги, шлемы, сапоги и оружие.

– Передайте Гутфриту, пусть приходит под стены Беббанбурга, – сказал я Хоберну. – Буду ждать.

Мы поскакали обратно в лагерь. Гутфрит наверняка видел, что мы возвращаемся, ведя в поводу дюжину коней, но носа из своего убежища не высунул.

Зато меня поджидал Фраомар. Когда я слез с седла, он поклонился, и конопатое лицо его помрачнело при виде захваченных лошадей и людей Эгила, складывающих добытое оружие. Он ничего не сказал, только снова поклонился:

– Лорд Утред, король желает тебя видеть.

– Пусть подождет, – буркнул я. – Хочу переодеться в сухое.

– Он уже давно ждет.

– Ну, значит, поднаторел в этом деле.

Я не стал переодеваться. Дождь смыл кровь Колфинна с моей кольчуги, однако на одежде остались пятна – размытые и потемневшие, но все еще узнаваемые. Потомив немного Фраомара ожиданием, я поскакал вместе с ним на запад, в Дакорский монастырь. Тот лежал в промытой дождями долине в окружении лоскутных участков пашни и ухоженных садов. Все кругом заполонили шатры и палатки, стойки с намокшими знаменами и коновязи. Большая часть саксонского войска Этельстана располагалась здесь, окружая бревенчатый монастырь, давший приют королю.

Вздох Змея мне пришлось сдать при входе в монастырские ворота. Только ближним дружинникам короля дозволялось носить оружие в его присутствии, хотя Хивел ничуть не возражал против Вздоха Змея накануне вечером. Я привел с собой Финана и Эгила, и они положили Похитителя Душ и Аддер на стол, где уже находилось около дюжины мечей. К ним мы добавили свои саксы. Короткие, с изломом на тыльной стороне лезвия, они особенно хороши в тесноте «стены щитов». Мой сакс Осиное Жало высосал жизнь из Ваормунда в тот день, когда я добыл для Этельстана корону, и с гибели Ваормунда начался крах противостоящей Этельстану армии.

– Мне стоило переименовать мой сакс в Создателя Королей, – сказал я слуге, но тот только непонимающе посмотрел на меня.

Фраомар повел нас по длинному коридору.

– Здесь всего несколько монахов, – пояснил он, пока мы проходили мимо пустых келий. – Королю потребовалось место для свиты, поэтому братьев отослали в другую обитель. Но аббат счастлив!

– Счастлив?

– Мы перестроили ему трапезную, и король, разумеется, проявил неслыханную щедрость. Он подарил монастырю глаз святой Луции.

– Чей глаз?

– Святую Луцию ослепили перед мученической кончиной, – объяснил Фраомар. – Его святейшество папа прислал королю Этельстана один ее глаз. Это чудо! Глаз совсем не усох, хотя Луция умерла семь веков назад! Уверен, король с удовольствием покажет его вам.

– Жду не дождусь, – проворчал я.

Двое караульных, оба в Этельстановых алых плащах, распахнули перед нами массивную двустворчатую дверь.

Комната, открывшаяся за ними, видимо, и была той самой отстроенной трапезной, ибо источала запах свежей древесины. Вытянутый зал – длинный, с высоким потолком и мощными балками, поддерживающими крышу. Шесть окон закрыли из-за дождя ставнями, поэтому зал освещался десятками толстых свечей, горящих на длинных столах, за которыми восседало пятьдесят или шестьдесят человек. В дальнем конце комнаты соорудили помост, а на нем, под массивным распятием, стоял высокий стол.