– И что ты собираешься делать?

– Пусть это пока будет моим секретом.

– У меня есть друзья – очень важные люди! – Оливия вышла за Кинкейдом в коридор. – Кое-кто из них занимает высокое положение в обществе, и им не понравится, если мой бизнес пострадает.

– Посмотрим. – Спенс даже не обернулся.

– Ты делаешь большую ошибку, объявляя мне войну! – бросила она ему в спину.

Гарри двинулся было к Кинкейду, чтобы перекрыть ему дорогу к выходу, но Кинкейд бросил на него ледяной взгляд и негромко приказал:

– Стоять!

«Бульдог» нерешительно замер на месте, тихо ворча.

– Кинкейд! Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!. – крикнула Оливия.

– Развлекайся, дорогая, пока можешь. – И он вышел из дома, так и не оглянувшись.

Кинкейд спускался по ступеням к ожидавшему его экипажу, а вслед ему неслась отборная брань. Наконец дверь захлопнулась и стало тихо. Спенс несколько раз глубоко вздохнул, чтобы очистить легкие от тяжелого аромата жасмина, которым пропитался дом Оливии, и подумал, что у него еще куча дел. И самое важное среди них – навестить одну милую раненую леди.

Глава 7

Кинкейд понял, что его ждет не самая теплая встреча, когда шел за дворецким в будуар миссис Лилиан Грейнджер. Пока Брамби объявлял хозяйке о приходе гостя, Спенс задержался у порога и успел бегло оглядеть будуар. Стены его были сплошь покрыты картинами в роскошных позолоченных рамах. По большей части это были пейзажи и натюрморты. Некоторые были хороши – творения великих мастеров. Но здесь, в небольшом помещении, они явно выполняли роль декора, а потому и смотрелись всего как пестрая обивка стен. Практически каждый предмет мебели в комнате мог рассматриваться как самостоятельное произведение искусства, не уступающее по иене и качеству картинам. Но мебели тоже было слишком много. Она занимала почти все пространство и оставляла взгляду лишь небольшой кусочек роскошного обюссонского ковра. Солнце отражалось от полированных поверхностей и идеально натертых зеркал. Спенс принюхался: так и есть – в воздухе витал запах лимонного масла и воска. Потом он заметил в углу пианино, покрытое белым шелковым кружевом, и невольно улыбнулся, представив себе маленькую девочку, которую каждый божий день в три часа усаживали за этот инструмент.

– Мистер Кинкейд, я так и думала, что вы навестите нас сегодня. Входите, прошу вас. – Царственным жестом Лилиан указала Спенсу на стул. Она восседала в резном кресле орехового дерева, и хотя костюм ее был скромен, как и подобает леди, – крахмальная белая блузка и серая юбка, – держалась она словно императрица на троне. – Присядьте.

Кинкейд занял место на указанном ему стуле с прямой спинкой и поставил на пол коробку, которую принес с собой. Лилиан взглянула на коробку так, словно серебряная оберточная бумага могла испачкать ковер. Потом взяла чашку с чайного столика, стоявшего справа от нее, и спросила:

– Молоко, сахар?

– Нет, благодарю вас. – Кинкейд принял из рук хозяйки изящную чашечку и попытался поудобнее устроиться на ужасно жестком стуле.

– Похоже, вы не знаете, что леди не может принимать подарки от мужчины, с которым она не помолвлена. – Лилиан бросила еще один недовольный взгляд на серебряную коробку.

– Даже если леди спасла этому мужчине жизнь?

– Не нужно вспоминать об этом досадном случае. И хочу добавить, что с вашей стороны было дурно посылать моей дочери красные розы.

Лилиан говорила ровным, лишенным эмоций голосом, но Спенс без труда разглядел гнев под маской сдержанности.