Над этими западными землями корнови собиралась не просто небесная гроза. Вот-вот разразится нечто более страшное.

Я утешил Мунду обещанием заступиться за нее перед Уртой и принять на себя всю тяжесть расплаты. Девочку, казалось, поразило мое предложение, и я напомнил ей, что я чужак в крепости, что иду иным путем, чем она и ее родичи, и что Урта у меня в неоплатном долгу. Я не раз спасал ему жизнь.

Кимон оскорбительно фыркнул:

— Всего один раз! Не хвастай. Только один раз. Я слышал, как отец рассказывал о тебе.

— За один раз тоже надо платить, и плата должна быть достойна правителя. Ты не согласен?

Он пожал плечами и сварливо кивнул.

— Что с тобой, парень? Какой волк тебя укусил?

Взгляд его был резкий и гневный. Волчий укус уязвил его гордость, и слова были столь же резкими, как и взгляд.

— Мое имя Кимон! Я — сын вождя! Не забывай об этом! Не так приличествует задавать вопрос!

— О да. Ты действительно сын вождя. А я — друг вождя.

— Сын ближе к вождю, чем любой друг. Твой вопрос неприличен!

Он свирепо сверкал взором. Здесь таилось нечто большее, чем простое ребяческое желание, чтобы с ним обращались как со взрослым. Мне стало любопытно. Я должен был бы вглядеться в ауру его ярости, чтобы увидеть осаждавших его демонов, но мне хотелось поладить с этим вспыльчивым дерзким юнцом. Когда-нибудь ему предстоит возглавить корнови, и однажды, когда он станет старше меня, ему, быть может, придет нужда воззвать ко мне: к Мерлину, Антиоху, к человеку с сотней имен, живущему не меняясь, к другу, который ближе ему, чем любой побратим. И по своему долгому опыту я знаю: ему скоро предстоит узнать, что сын вождя не значит друг вождя.

— Я задал тебе простой вопрос, — тихо сказал я. — Что встало между нами?

Он послал мне «собачий взгляд»: прищуренный, угрожающий.

— Я тебе не доверяю. Вот что встало между нами. Только и всего. Мой отец стареет, а ты нет. Моя сестра обращается к тебе, когда ей следовало бы обратиться к отцу. Я нахожу странным такой поворот дел. Короче, я тебе не доверяю. Ты опасен для нас.

Мунда уставилась на меня. Слова брата словно окатили ее холодной водой. Она опасливо следила за мной. Как сильно брат влиял на сестру!

Я никому не угрожал, но и не был уверен, какое место занимаю в сердцах этих юных искателей приключений. Я выбрал единственную возможность, помимо применения чар, что было бы предательством, и ответил:

— Ты всегда знал, что я из иного времени, из Иного Мира. Как вышло, что ребенком у тебя хватало ума понять, а теперь, повзрослев, ты отверг собственные воспоминания?

— Я слышал, что говорили о тебе старшие, — отвечал маленький гордец. — Ты мог бы совершить удивительные дела для нашей семьи и клана. Но ты отказался использовать десять чар, чтобы не ослабить себя. Ты ставишь свои нужды выше нужд других.

Верно. Он был совершенно прав.

Я никогда не скрывал, что скупо трачу свое искусство. Применение волшебства, или, как он говорил, десяти чар, — единственное, что, кажется, заставляет меня стареть. И я воистину отмеривал свой дар очень бережливо. Однако меня встревожили эти говорившие обо мне «старшие». Значит, нарастает недовольство. Это само по себе было любопытно: ведь уже очень долго в крепости царили довольство и согласие, не нарушаемое ничем, кроме обычных набегов за скотом, конных состязаний, охоты и Трех Радостей Пира — смеяться, любить и делать детей, — известных также как Три Истощающие Страсти.

Я расспрошу об этом Урту, но в свое время, не сейчас.

Внезапное появление пристанищ заинтересовало меня. У меня были вопросы, и друид Катабах, ближайший друг Урты и Глашатай правителя, наверняка представлял, что происходит.