Его это удивило, и он, нахмурившись, подумал с минуту, а затем продолжил:

— Согласно Речи Мудрости, которую мы учим в рощах, на каждой из тех рек пять пристанищ, хотя они различны и недоступны живущим на их восточных берегах. Один отрывок в Речи намекает, что каждое пристанище скрывает сердце поверженного правителя. Одни из них гостеприимны, другие нет. В каждом множество комнат, в иных множество ловушек, и все они могут нести смерть.

Большинство комнат пусты, или так видится. Другие открываются на одну из Семи Пустошей.

— У всех Мертвых есть свои пристанища. А у Нерожденных свои. И они поднимаются над бродами, когда призраки переходят реку. Так?

— Да. У нас есть пристанища Щедрого Дара, Всадников Красных Щитов, Последнего Прощания, Промахнувшегося Копья и Колесницы Балора.

— Мертвые и Нерожденные переходят из мира в мир, когда нет пристанищ. Так что означает их появление?

— Не знаю.

— А которые из них опасны?

— Балора и Всадников Красных Щитов — наверняка. И еще какое-то. Но, как мне помнится, все они могут нести угрозу. Происходит нечто большее, чем тот набег.

Тот набег… Силы Иного Мира осадили Тауровинду и завладели ее стенами: убили жену правителя и его младшего сына; заставили скрываться другого сына и дочь; опустошили землю и удерживали крепость, пока их не вытеснили молодой Кимон и его отец. Им тогда немного помогли бык из Нижнего Мира… и молодой старец, бредущий по Тропе.

Если то был простой набег, что же назревает теперь?

Заботы Катабаха и его неведение будущего были написаны на морщинистом лице друида. Я подметил, как он поглаживает одну из лиловых татуировок, украшавших его тело: ту, что на горле, изображавшую двух прыгающих лососей. Лосось — дух Мудрости.

Катабах — сейчас лишенный мудрости — невольно взывал к духу прошлого.

Глава 4

РУКИ С ОРУЖИЕМ И КРЕПКИЕ ЩИТЫ

Не в первый раз — как здесь, в Тауровинде, так и в прошлом — я оказался в центре событий и должен был искать ответы и вести переговоры. Мунда тихо провела свою серую лошадку в ворота и удалилась в дом женщин терпеливо ждать, пока я переговорю с отцом и тот призовет ее. Кимон остался где-то у реки, пользуясь правом сына правителя на вход в вечную рощу (как-никак там были похоронены его предки), и — я глянул на него глазами крапивника, прыгавшего по ветвям ивы, — уныло стоял над струей Нантосвельты. На отмели играла рыба, хватала мошкару: спускались сумерки, и речной берег кишел кормом. Однако молодой человек был сыт своей злостью.

Сам Урта со своими утэнами где-то на юге охотился на оленей, кабанов — и даже на диких лошадей, попадавшихся иногда на полянах. Разумеется, они ищут пропитания, но и не упустят случая заручиться помощью кланов, живущих за лесами. Слишком много приходило вестей о маленьких отрядах вооруженных охотников. Их видели на берегах рек, текущих к югу от твердыни Урты.

Он все больше внимания уделял границам своих владений, как и его скифская жена Улланна, ведущая род от великой Аталанты.

Улланна со своими людьми охотилась на севере, через реку от вечных рощ.

Долгая ночь прошла, а на рассвете со стены протрубил рог. Вдали в рассветном тумане появились всадники. Они ехали рысцой по равнине с юга и вели за собой вьючных лошадей, нагруженных тушами оленей и трех темно-бурых кабанов.

Спутники Урты разъехались в стороны, а к нему навстречу направились двое всадников при оружии и со щитами. Они сопровождали его к двойным воротам дома правителя. Перехватив мой взгляд и нахмурившись, он на ходу поманил меня за собой в тепло дома, на стенах которого в ряд висели щиты.

За три зимы, выстудившие его земли, Урта мало переменился, только борода совсем поседела да на лице остался страшный шрам от скользящего удара топором после схватки с отрядом дхиив арриги, мстительных воинов-изгоев, отвергнутых своими племенами и прозябающих, как вши на коже земли.